donbass.org.ua | авторы и тексты | прислать работу | другие ресурсы | гэстбук
МАШЕНЬКА ГОРОДЕЦКАЯ (ВЕТЕР С ЮГА)
Часть 1: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20
Часть 2: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10
ЧАСТЬ 2.
ГЛАВА 9.
Это был не один Надин рассказ, а много длинных, подробных ночных рассказов. Конечно, Машенька в ответ тоже выболтала ей всю изнанку. В Лиманске, весной, она заглядывала и в гости к Наде.
Самым трудным при этом оказывалось не выкроить время, не созвониться по всегда занятому телефону, а выйдя из автобуса, очутившись внутри клубка спутанных, дико грязных окраинных улочек, под дождем и по щиколотку в лужах, угадать нужный, среди десятка, горбатый проулок, поворот, ощупью среди заборов наткнуться на штакетник калитки, по куриной черной тропочке еще раз направо, поскользнувшись в грязь. А там будет вывеска "Детский сад", но это не детский сад, а котельная; и вот с другой стороны, совсем уж в трущобе и дебрях, между огромных шелковиц моргнут окошки. Значит, пришла. Боже, это тоже Лиманск?
Свою сморщенную холобудку с водой в колонке и печкой Надя купила по приезде в город на остатки шабашных денег, не так - то их было и много. Снаружи домик выглядел совсем разваленным, ввязшим в землю по окна. Изящной дугой просел на середине, крышу подпирали жерди. Не фанерный, не саманный, так, гриб какой. Говорила сама Надя: хижина дяди Тома круче. Зато уголь под боком, пять соток огорода и шесть соток пустыря. Уголь и горячую воду Надя по договоренности брала в котельной, бесплатно.
Внутри, в следовавшей за сенцами полукухне - полукомнате было тепло, темновато, но не затрапезно. Обстановка осталась от прежних жильцов, черная, древняя, без лака, выскобленная и вновь потемневшая. Посудный шкаф, комод, большой стол с двумя тумбами, с деревянными пуговицами - ручками, жестяные ходики тридцатых годов, на которых чепурился конек - горбунок. Сразу хотелось увидеть по углам паутину. Но паутины хозяйка не допускала, как и малой пылинки, язычка копоти. Лоскутный половик, кочережка с ампирным завитком. Совок - и тот старинный, чугунный.
Тут догадывались: Надя хитро обошла свою бедность. То, что в другом месте казалось бы рухлядь, ухоженное впечатляло уже как стиль, раритет.
Поэтому, - чего проще, попроси хоть соседа, - Надя даже стулья не стала ремонтировать. Из гнутого дерева, с фанерным сиденьем, тоже черные, - присядешь, а они колышутся под тобой как волна.
В довершение - длинный рушник, отрывной календарь, кудрявый от печного жара. Во вторую комнату, спальню, не дверь, а цветастая занавеска. Дверь бы просто не поместилась, дом так и строили, без двери.
А за занавеской - современная, хоть и маленькая, комната. Обои, диван, кресла, плед, цветной телевизор. Кабы не окна, предательски крохотные, не слишком низкий потолок, - цивилизованное жилье, не грех и Машеньке пожить.
Увы, все равно, вместе спальня, и кухня, и дом, и безобразная глушь, где он ютился, - назывались трущоба, тоскливо это понимать. Сама Надюша Гриценко, хлопотливая, боевая, здесь приопускала крылья, неуловимо как - то поддавалась сырому и серому. Вспомнить ее, эффектную, гордую женщину на бульваре Пушкинской, на Энгельса, между быстрой молодежи в дверях престижного института.
Хоть Надя, по разглядывании, не красавица; и в молодости не была, Машенькиному беспристрастию уж поверьте. Бедра висловаты, волосы ни туда, ни сюда, можно заметить, что крашеные. Лицо, без косметики - простецкое, нос - пипка. Грудь хороша, высока, а ноги бутылками; о, как это тщательно скрывается! А в общем - как раз то, на что так падки мужики. От принцесс избалованных именно к таким и тянет.
В кухонке на лавочке - топчанчике, в розовой спальне на подушках у телевизора, они частенько сиживали, чаевничали и продолжали свои душевные речи. Опять рассказывала Надя; правильно. Что Машеньке возразить, дополнить, чем удивить.
И вот. Оказавшись в Лиманске, Надя помыкалась, приценилась и купила этот домик. Без видов на удачный обмен, на слом, на символическую жилищную очередь. К тем деньгам, что остались, из небольшой зарплатки стала откладывать до крупной уж суммы, чтобы переехать, так во дворец. Одевалась и кормилась огородом, и ухитрялась растить белобрысого сынка. Чей был сынок - мужика залетного. Надя с ним не расписывалась, выгнала, а назвала мальчика Сашей. Работу в собесе она не стала менять, хоть были приглашения. Тоже имела рассчет, карьерный, лет на десять вперед.
Без рассчета, без прочного знания будущего в таких условиях не выжить. Расслабишься - согнешься, сдохнешь. Надя жестоко определяла свой путь: или наверх, или под забор. Иллюзий насчет брака она не питала, мужчин брезговала: "козлы". Машенька, слушая ее, сама начинала ненавидеть (своя имелась иллюстрация - Вадик, кретин).
Сынка Машенька пока не видела. Он жил у бабушки в Крашено; природа, воздух, все там здоровее, чем здесь. Показывала Надя только альбом с фотографиями - младенческими, годовалыми, двухлетними. И так жадно смотрела сама каждый раз на ходульные ательешные снимки... У Машеньки разрывалось сердце, они отшвыривали альбом и обе начинали рыдать.
Идиотская жизнь!
Вся реальность Надюшина проходила в похабстве. Нет, притворством и жалобами ее рассказы не были ничуть. Машеньке красочно рисовались полоумные старухи соседки, упившиеся кочегары из котельной, на карачках скребущиеся по ночам в дверь. Мимолетные любовники, - Наденька женщина, не обойтись без них... У, как хочется материться!
Нельзя сказать, чтоб Машенька целыми вечерами пропадала у Нади. Доставало других проблем, дел, подруг. Старания вытащить и Надю в свет, в общество, как - то не увенчивались. Машенька развлекалась, а Надя так, с цветным своим альбомом, и сидела одна.
- ...Гляди вот. Ты говоришь, Вадим твой дурак, не замечает, сиднем сидит. Присмотрись, разве это плохо, что мирный, порядочный, тянет не из дому, а в дом. Есть у тебя цель, выучиться? Так вперед! Через каких - нибудь лет пять девичество твое кончится, и работа кружковская - тоже не навсегда. А на серьезном месте окажешься, там станут ценить в Марье Денисовне специалиста, будущего начальника, не лапочку с косой. Уже придется работать и умом, и хитростью, и характером. И с директором ругаться, фонды, лимиты выбивать, и деньги считать не только за себя, за других.
Так вот когда обступят настоящие заботы, трудности, именно и почувствуешь, что такое надежный тыл да спокойный муж.
Или, захочешь, бросай его. Роди ребеночка, и выгони; может, так даже лучше. Появится, увидишь, друг, постарше, серьезнее, женатый. Надоест - в любой момент его побоку. А в общем, оно само все сложится, без подсказок. Ты меня не слушай. Как поступишь, значит и правильно.
(Скорей бы снова определенность, жизнь, институт...)
Рано как никогда настало тепло, зацвела сирень. К середине апреля все дворы уже были в розовых, фиолетовых, белых тучках. Лиманск похорошел, обсох. Вместе с первой, душистой и легкой еще пылью ветер придул Ивановых. Где их полгода носило? Тем же вихрем, как в цепной реакции, Иванов подхватил и Машеньку, и в первую же субботу повлек ее, Алену, Геннадия, даже собственную Иванову, которая, мало что натуральная гуцулка, вернулась к тому же, умница, на сносях. Повлек их в Федоровский лес, зарядив палатками, спальниками, бараниной для шашлыка. Которую лично вымачивал в яблочном вине, хотя сам, выяснилось, ныне мяса не ест.
Кто на пикнике отдыхал и прыгал, а Машеньке Иванов не дал. Завел на полянку, усадил на бревнышко. "Машур, побудь польской красавицей. Мы сегодня начнем, а завтра закончим. Счас мольберт, помоги - ка... Держи тебе салфетку, помаду сотри."
Пришлось стереть и сидеть. Так, за грош нас и покупают. Красавица мы само собой, это не комплимент. Ну, если всерьез поискать, польская родословная тоже сыщется.
И солнышко в глаза. Полячкам этикет разрешает прищуриваться? Смотреть левым глазом, оно зеленое, лиственное. Правым - желтое как одуванчик. Шутит с нами, в прятки играет. Солнце попалось какое - то хамелеонское: и веточка, и цветок, много тебе сразу хочется! Но - но, нас, красавиц, нечего в носу щекотать. Правдашние одуванчики все внизу, на поляне их тысяча, целое озеро. А ты - звезда, желтый карлик, фамилия твоя све - ти - ло. Сияй, хоть не сияй, закатишься - станешь темное, а потом - никакое.
Или вы все - таки родственники? Говоришь, в году живете полгода? Только листья, трава, цветы - подряд шесть месяцев, а ты с перерывами, но тоже шесть... Резонно; уговорило, фиг с тобой. Ну а мы, девушки, цветем круглый год. Значит, главнее, имеем право командовать. Ну - ка, марш за тучку!
О, да мы еще и душистые, над нами пчелы летают. Вестимо, апрельский городецкий мед у пасечников в цене. Жужжите, не ленитесь... Ну! Кыш!.. Иванов, предатель, загрызть меня привел!
...Нет, единственные наши друзья - пауки. Это осьминогое существо полезно не только как украшение в виде броши, но и редким умением оплетать. Отдельных легендарных дам, как то Золушку, дохлую (тьфу,) мертвую царевну, Марью - натурщицу за двое суток сидения на бревне простые крестовики так оплетали; не то, что муха и пчела, Иванушка с мечом едва прорубался. Особенно бывает ценен паук, когда запрещено шевелиться и скучно. Тут он живо выпускает ниточку, сверху, с акации по ней - скользь на нос. Вот тебе весело, смешно.
...Есть еще такие невидимые комарики "хохотульки". Настолько худенькие, что света не преломляют. Так вот, летит по лесу впередсмотрящая хохотулька. Никто ее не боится, не ловит. Решит отдохнуть на дубу, без всякого умысла. А дуб на нее басом: "Ха - ха - ха!" Куницы в обморок падают, а бедная хохотулька вообще чуть не глохнет. За башку хватается, крыльями машет, хвост трубой! Сколько народу на лету сшибет, пока очухается.
И видит: сидит на травке тетка, баба яга. В прежние - то времена, сто лет назад, она была девушка, звалась Мэри. Поймали ее в Федоровском лесу разбойники, пирожки отняли, сожрали, а саму паутиной закутали, на цепь приковали и ушли, мерзавцы, за палитрой и кисточками, но поскользнулись в яму, и смерть им пришла.
А девушка выросла, потом состарилась, усы выросли торчком, нос крючком. Уйти домой - чувство долга не позволяет. Разве для разминки, на пару шагов. Разминается это девушка - яга направо, песнь заводит. Налево...
"Какая пошлость! - думает тут бывшая девушка. - Или мания величия? Встану тут пнем, и с места больше не сойду!" И озарилась она ехидной улыбкой, поглядела на часы - полчетвертого...
- Саша Иванов! - заорала Машенька. - Полчетвертого! Я не скифская Джоконда, есть хочу!
Иванов ее отпустил. Но пчелы, комары и пушинки не отвязались, так и преследовали всю дорогу. Перед палатками у Гены готов был шашлык с рогами, у Ивановой - гуцульский чай с волчцами и терниями. Когда уже пили чай, выплевывая в траву волчцы, солнышко уважило - таки Машенькин давешний приказ, закатилось. Им было видно сквозь широкую просеку, как оно клонилось к полям, минуя редкий облачный слой, - и перед тем, как потонуть, увязнуть в холме, стало красным - красным. Все сказали: "пойдет дождь", и к утру он пошел. Но они слишком крепко спали, чтоб это заметить.
Как Машенька вышла на картине, Иванов не раскололся показать. Эгоист.
