donbass.org.ua | авторы и тексты | прислать работу | другие ресурсы | гэстбук
МАШЕНЬКА ГОРОДЕЦКАЯ (ВЕТЕР С ЮГА)
Часть 1: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20
Часть 2: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10
ЧАСТЬ 1.
ГЛАВА 4.
Через четыре часа, в полшестого утра, Машенька шла домой: то ли шла, то ли бежала. Иногда ей казалось, что она летит, перебирая над асфальтом ногами, а иногда - что катится кувырком. В голове у нее было и ясно, и все неясно, мысли путались и одновременно неслись понятные и стройные как телеграф.
Во - первых, Машенька не жалела и не думала жалеть. Не то, чтобы это было пошло, а просто чего тут жалеть - то. Равным образом ей не было ниспослано ощутить себя преступницей, конченой женщиной; таких и слов отвратительных в Машенькином обиходе не водилось. Та половина Машеньки, которая "все понимала" и могла в подробностях восстановить вчерашний вечер, прошедшую - продолжающуюся ночь, это и делала: наблюдала, как в кино, цепочку событий, удивлялась выстроенности и логичности. Как по сценарию; а может, был и сценарий? Интересно, - размышляла Машенька, впрочем, не размышляла, а понимала сама собой. - А когда она только собиралась в гости, то уже знала, что он придет? Пожалуй, не знала, но где - то, подсознательно конечно, готовилась. И даже не вечером, не вчера. А может быть, позавчера, или месяц, или год назад она все накручивалась, копилась, собиралась. Не жила, что ли. Да, каждый вечер был таким, - сознавала Машенька, - и каждое утро. И вчера бы это ничем не закончилось, но когда - то же должен был появиться настоящий друг, Человек. - Слово с большой буквы ей нравилось. - Который понял, что ей надо помочь, протянул руку, и взял за руку, повел мимо почтовых ящиков, ничего не говорил, не клянчил, и взял ее на руки как закружил, как затуманил вокруг луной, снежными простынями, табаком, жестким ртом, бликами окон. И дождем - каплями, каплями, и ливнем...
...Это уже другая половина Машеньки проливалась ливнем, мешая в пылающей головке луну и ветер, воду и небо. Она падала из кружения на его руках на кровать, облетала одежда, Машенька рассыпалась по простыни дробными каплями. Ее носил смерч, ночной ураган метал из стороны в сторону по комнате, по улицам, по деревьям. Машенька множилась, сосредотачивалась, ломалась и гнулась под бурей, ее подхватывало и мяло ветром, разбрасывая и собирая воедино, било головой об молнию и вытряхивало искры. Над городом, над тучами вспыхивали язычками пламени то тут, то там сгорающие камешки "я", она не жалела их. Потом, дав отдышаться, ее переворачивало на бок, на живот, на колени и локти, и било, било ударами ветра о подушку, мотало волосы. Чтобы уцелеть, выстоять, она впивалась руками в спинку кровати, она вцеплялась зубами в подушку, и подушку срывало с места, и блики плясали перед глазами. И это была только половина бури...
Машенька очнулась сознанием и увидела, что она плачет. Она шла и с удовольствием плакала, не касаясь земли. Слезы капали вниз, она обгоняла их, подталкиваемая ветром. Было тихо, ночь и довольно холодно, или, может быть, это пылали щеки. Машенька не думала ни о доме, ни о Вадиме. Правильно, их и не существовало. Она немного помнила о Викторе, и очень нежно - ему хотелось пожать руку. Она помнила, как лежала рядом с Виктором, курила сигаретку и он вместо пепельницы подставлял ладонь. Они разговаривали о каких - то делах, о знакомых: перебрасывались фразами, отдыхали. О вечеринке и приятелях, собравшихся этажом выше, совсем забыли, напрочь. Вернее, не хотели вспоминать, Виктор не хотел, Машенька не хотела и любила его и за это. Но Виктор покрывался дымкой, он был нереален, а реальными были только свобода и отдых, и лунный свет, и беседа текла ручейком, ровно, как будто Машенька, засыпая, вела ее с собой.
Она говорила и думала, и сейчас думала, возвращаясь домой по воздуху над асфальтом, что теперь, когда она закончила школу и получила аттестат с оценками, нужно начинать жить, задумываться о жизни, вступать в нее как в дорогу, наметив цель и расставив первые вешки. Что вот она взрослая, самостоятельная девочка, впереди много - много учебы, интересной работы, море. Когда - нибудь ее учеба и работа обязательно приведут к морю, как к Риму. Для этого надо быть старательной, трудолюбивой, сильной; конечно, все это будет, и сила, и выбор дороги, прямой и чистой. Будет и праздник, и обязательно будет борьба, ведущая к победе, подводные камни и бури... но не сегодня, в первую ночь после выпускного вечера, не при луне, не сейчас...
...Пела какая - то скрипка. Или это гитара на капроновых струнах укачивала Машеньку грубоватыми пальцами. Пианино прозрачными и ломкими каплями рассеивало по улицам Лунную сонату. Или Машенька сама погружалась снова в серебристый крахмал постели, подаваясь, поддаваясь ласке и любви музыканта. Розовый лак ее кожи скрадывал и обнажал плавную красоту филигранных древесных узоров. Руки скользили медленно, она начинала ветвиться. Машенька прорастала, не сквозь землю, а сквозь губы и плечи, проникала не корнями, а зелеными листьями сквозь их холодную живую твердость. Ее руки, и стан, и голени оказывались - ивы, они шелестели и гнулись. Это хмельная флейта разрешала им все, завещала литься, повиноваться безошибочным шепчущим пальцам. Мысли, и чувства, и Машенька оказывались - пряди льна. Она безвольно и сладостно текла сквозь дубовые гребни. И тут музыкант, не спрашивая, властно начинал Allegro. Пряди вились и спутывались, и расчесывались, ее заплетало в косы и черные речные травы. Она была - клубок струй, была - канат, змея, сквозь сучья уходящая от костра. Но хозяин гитары опять, измучив, переходил в Andante, Машенька выпадала - снег. Завороженная, белая, спала в колыбели мелодии; а коварная музыка по каплям собиралась в ручьи, в весну. Аккорды вдруг хлестали водопадами, Машенька вскрикивала, - ее растворяло солнце. Хватая воздух, неистово в тисках неминуемой смерти, она разрывала струны и путы, билась под горячими лучами как яркая рыба. И тут, из последних сил, почти уничтоженных солнцем, Машенькины стоны, и крики, и жгучие в жажде вены, и острые ногти оказывались - звери...
...струны не выдержали. Двое лежали как мертвые на кровати, под птичий щебет, под тонкий хрустальный звон улетающей ввысь луны.
Когда Машенька решила собираться, Виктор ей тоже помог. Он оделся первый, ушел и успел вернуться, пока Машенька застегивала бельишко. Как - то почти без слов она прочитала его новости. Соседи Виктора еще не вернулись. На втором этаже, где Виктор забыл пиджак, дверь отворил пьяный как суслик Гена. Машенька перестала тревожиться. Если оказался один суслик, то, конечно, присутствует там и суслик Вадим, его хлебом не корми. Она собралась деловито, по - девичьи, причесалась, глядя в оконное отражение. Виктор принес мокрое полотенце, и Машенька окончательно посвежела и заалела. Я кажусь ему самостоятельной маленькой женщиной, - представила она. Неожиданно осознала в себе еще одну, очень острую, радость. Сейчас, эти четыре часа, она была с ним, с огромным опытным парнем, мужчиной на равных; она была равна ему, и все, что они делали, это неслыханное удовольствие, прошла с ним плечом к плечу. Что делали... - Машеньку стремительно подхватило и снова швырнуло в жар. Чтобы сдержать себя, она даже заскрипела зубами.
В последней сладости она не умела себе отказать. С сумочкой в руке, обутая, она подошла к Виктору, смутилась. И впилась в его рот, как будто сердцем, а не губами. Потом ей стало так страшно, как неродившемуся ребенку, которого в живой пульсирующей постельке сейчас коснется ложка акушера. За пределами этой комнаты - она не смогла себе даже представить, что. Тонкие губы Виктора, отвечая, сжались в гримасе. Машенька кожей и эпителием ощутила этот изгиб как тоже некий отзвук непонятного для нее чувства, неизвестного; а эти губы, она думала, теперь может читать наизусть.
Но губы округлились, и опять все было знакомо и сладко. И чудесным образом, с помощью одних губ и рук, он стал забирать из нее что - то. Не необходимое и не нужное, раз он так решил. Машенька свободно оторвалась от него, легкая. Где темный ужас? И куда спрятались иные путы, яркая несгораемая страсть? Перед ней стоял друг, старинный друг, добро и смешно улыбаясь. Опять школьный Витька, а не Виктор. Как это он делает, с ума сойти!
- С ума сойти, - засмеялась она. И он в ответ залучился, открывая дверь, и следующую дверь, на лестницу. Она совершенно не помнила, что там ей казалось за дверью.
Кокетливо оглянувшись еще, Машенька мышкой пробежала вниз, вышла под фонари и звезды. - Как свежо, скоро утро. - И миновав проспект, увидела, что летит.
Машенька вошла в свою квартиру, подпрыгивая и напевая вслух. За двадцать минут дороги она несколько раз заново пережила все свои эмоции и, видимо, утолилась ими. Осталась гордая летящая голова и шампанское настроение, будто пузырьки ударили в нос. Машенька повключала свет, зашвырнула сумочку ( - А что, если бы Вадим был дома? - Нет, этого она тоже не подумала. Но его и не было).
Закружив платье и не огорчившись пятнышком от соуса на подоле, Машенька пробежала в кухню, плененная идеей. "За то, что ты была сегодня умница и такая хорошая девочка, тебе положено угощение... и не одно, а сразу два".
Первое угощение было конфетка, а где положено второе, Машенька толком не помнила и залезла в холодильник. Там действительно нашелся чудесный бархатистый персик из Крыма, но добираясь до него, она вынула еще и кастрюльку с котлетами, и тарелку голубцов.
Так что она прежде прочего слопала котлетки, они были маленькие, а голубцы надменно сослала обратно, - это ведь завтрак, а не обед! Прикончив персик, Машенька поскакала в гостиную, где у нее было самое большое зеркало. По пути она удивительным образом успела выскользнуть из всего, включая носочки, и явилась перед собой как Ева перед Господом - в одной только заколке и распущенных волосах. Посреди комнаты она вытянулась на цыпочки и, оглядываясь в зеркало, станцевала несколько бальных па.
Когда она танцевала, ей захотелось спать, словно с упражнениями сбросила и резвость, и пузырьки. Потягиваясь, Машенька подняла упавшие вещи, войдя в ванную, сложила их в таз. Но ей так вдруг стало нежеланно смывать с себя нечто струями душа, нечто, которое - она чувствовала, - связывает ее с блаженством и волшебством. Как я чудесно пахну сегодня, - подумала Машенька в истоме, - Почему?
Все - таки она вымылась под душем без мыла, завернулась полотенцем и прошла в спальню, где перестелила постель, надела ночную рубашку и юркнула в одеяло, как провалилась. Засыпая, она свернулась и представила себя небольшой полосатой кошкой.
Итак, Машенька спит, укутавшись одеялом. Что ей снится? Она сама не вспомнит, когда проснется. Наверняка не вечеринка, продлившаяся заполночь. Не муж, не Алена, не танцы "хоп, хоп, хоп", не Виктор и его поцелуи. Эти события еще слишком свежи, и слишком бурно и отчетливо она пережила их. Они вернутся в Машенькины сны потом, по прошествии дней, ночей и других событий, преображенные, символичные.
А нынче утром она спит спокойно и улыбается. В ее усталой головке царит мир. Утро за окном разыгралось, лязгают троллейбусы, дерутся воробьи. Солнце тренируется к майским праздникам и светит вовсю. Шторы в комнате полузакрыты, но для солнца это не помеха. Лучи озарили спальню и бегают на Машенькином лице, освечивают то нос в едва заметных веснушках, то верхнюю губку с тончайшим пушком. Машенька пошевелила губкой, вытянула ее трубочкой, это привычка, оставшаяся с детских лет. Наверное, ей снится детство. Скорее всего. Все люди вспоминают детство, когда им плохо и когда им замечательно. Когда кончается или начинается важное, когда жизнь складывает и перемешивает случайности в путаный, разношерстный, весь в затянутых узлах клубок. Распутать его невозможно, но человек потянет за ниточки, поразмыслит. Вон та, суровая, - не развязка, а завязка. А у этой, самой длинной, начало во-он где.
