donbass.org.ua | авторы и тексты | прислать работу | другие ресурсы | гэстбук
МАШЕНЬКА ГОРОДЕЦКАЯ (ВЕТЕР С ЮГА)
Часть 1: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20
Часть 2: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10
ЧАСТЬ 1.
ГЛАВА 15.
А то еще Витька водил ее в порт.
В Лиманске два порта, даже, скорее, три. Рыболовецкий, исконный Машенькин - самый маленький, его всерьез не принимал никто. Другой - настоящий, главный в городе порт Азовского пароходства, очень большой. Он занимал добрую четверть городского побережья и сам состоял из множества структур с собственными гаванями и причалами. Пассажирский порт, там стоял уютный вокзальчик, швартовались плоские бегучие "ракеты" местных ейских и ростовских линий, глянцево - белые, все в иллюминаторах солидные теплоходы, ходившие на Севастополь и Ялту, увозившие туристскую публику в совсем дальние края: Босфор, Дарданеллы, Эгейское, Ионическое море. Кто был пассажирами этих теплоходов, Машенька не имела понятия, а в билетную кассу ближних рейсов с шести утра собирались вереницы сельского вида старушек, тетушек и дядек с кошелками, полными - к кубанским родственникам, пустыми - на дешевый, обильный базар в Ейск.
К теплоходам на пассажирский причал пускали, как в аэропорту, по билетам. Но посторонние, ни взрослые, ни дети, туда и не стремились. Интересоваться на голом и узком асфальтовом пространстве было совершенно нечем.
Иное дело судоремонтный завод, сухопутные и водные гремящие, опасные лабиринты. Его одного хватило бы Лиманску считаться полноправным морским городом. Здесь уже была охрана, шлагбаумы, вахтерские будочки. И без пропуска не пройти. Разумеется, все, кто желал, шли; находили дорожки и Витька с Машенькой. Одну - через боковой проезд. Если у полосатой рельсы - журавля и стоял охранник, Витька походя рекомендовался сыном Крымгирея с буксира "Сигнал". Приходилось, конечно, каждый раз объяснять и втолковывать, почему вдвоем, почему в воскресенье и прочее. Врал - то Витька совсем чуть - чуть. Буксир действительно стоял время от времени в судоремонтном заводе, а его моториста (или механика, Машенька не уясняла различия) круглоголового басистого Александра Витальевича за компанейскость и царскую фамилию знали многие. Но сторожа и охранники, как на любом заводе, менялись часто, и когда попадались особо невежественные и вредные, ребята, махнув рукой и подбрасывая кедами камешки, - подбрасывал Витька, а Машенька просто вертелась за ним, - удалялись не сильно огорченные. Прогулявшись сотню метров обратно по дороге (слева цепь кривых лодочных боксов - гаражей, справа тоже какие - то гаражи и заводская стена), они, оглядевшись, влезали на самый удобный гараж, путешествовали чуть - чуть с крыши на крышу и сигали через стену. Слава Богу, ее никакой изверг не оснастил колючками.
Витька пользовался этим путем неохотно: романтики мало, и все - таки рядом дама. Но на Машеньку он не очень - то распространял условности, а сама она карабкалась, подсаживаемая, на гаражи, вздымая ножку на крохотные уступы, хватаясь за края теплых рубероидных крыш. Довольная и ликующая, как будто лезла в пасть льву, пятнадцатилетняя почти пожилая женщина с усами и бородой. О, никакого понятия о возрасте, половой принадлежности, о приличности для старшеклассницы, без пяти минут балерины, шататься в ситцевом платьице по железкам и крышам, у нее в тот год не было, а если б ей сказали, она удивилась.
Через толстую блочно - бетонную стену следовало перебираться в специальном месте, там, где на той стороне так же удобно стоял жестяной ангар, то ли склад. С ангара уже легко прыгнуть вниз и без Витькиной помощи. Максимум риска - треснуться о скрытый травой электромотор или замученного делами инженера, коему самому невдомек приподнять взгляд и остеречься: мало ли какое дитя заборной природы свалится на шляпу, трепеща сандалетными пятками. Ни единого разу, к чести сказать, Машенька не ушиблась, а благополучно оказывалась в заводском городе - поменьше, чем Лиманск, но покруче, чем Венеция.
Чингачгукствуя вслед за следопытом Витькой, она шла по тропке через кущи пыльной амброзии (есть такая южная травка, знаменитый аллерген). Шагала сквозь препятствия сломанных рычагов и рыжей ребристой арматуры. Этот путь выводил к ремонтным цехам и доку.
Здесь они уже гуляли совсем спокойно. Раз кто - то впустил на территорию, значит надо.
Сколько в эту весну и лето бывала здесь Машенька, географию очарованного места не смогла постичь. Провожатый ее не устраивал обзорных экскурсий, его влекли конкретные, пусть и не до конца понятные цели.
Однажды он ввел ее под гремучие своды сварочного цеха. Где в пахучем дыму, лязге и перестуке остроконечных молотков посреди зала сшивался из ребер и толстого листа плавучий мусоросборщик - вместо гордого вспарывающего волны носа амбарные ворота с распахнутыми куцыми дверцами. Мусоросборщики, поняла она, считались гордостью местного производства, и Витькины взрослые друзья, заскорузлые двадцатилетние парняги, проводили Машеньку вокруг с достоинством и небрежной честью. Среди десятка ослепительных электросварок, встрескивающих внезапно, как куропатки из - под ног, самое таинственное сияние, самый загадочный булькающий шелест и глубокомысленный стук находились в отдельном углу, освещенном дневными люстрами. Туда они с Витькой направлялись, там был экспериментальный участок, ремонтировались, наваривались заново стершиеся от долговременной службы многометровые корабельные валы. В "наплавочном" тоже имелись друзья, даже из инженеров, и по - приятельски дарили Витьку некоей полусекретной негнучей проволокой, и мягкой, совсем непонятной, внутри которой оказывался запрессованный порошок.
Каким - то образом Витька использовал эту проволоку, она не вполне разобралась, но только не в рыбной ловле. Для этой цели у него были нормальные крючки, строганые из лозин удочки, ушастые переметы. Заветные облюбованные и присиженные места с внешней стороны мола, где вода чище и народу меньше, где рыбачили только такие же вхожие на завод пацаны да вахтенные матросы, и приличных размеров бычки, не одни лишь "кочегары", а и "песчаные", клевали якобы охотнее и чаще, как будто им делать было нечего в открытом море.
Чтобы попасть на дальнюю оконечность мола, Витька тащил ее вдоль рельсовых перепутий и каменных куч угля и серой соли по наиболее великолепной, тайной части завода. Сначала по причалу. Замусоренному, почти непроходимому. К нему, почти впритык, черными закопченными кормами теснились буксиры, баржи, катера и теплоходики. Казалось, что их миллион, а в самом деле, может, было десять или пять. Они нестройно, не в лад, покачивались, играли на мягких волнах, терлись борт о борт плетеными кранцами и резиновыми автопокрышками.
С катеров и барж вниз, на бетон причала, нисходили алюминиевые, железные, дощатые сходни. Они играли как нежные клавиши под ногами, шатались. Самые узкие имели поручень - рейку или трос, натянутый меж тончайших непрочных стоек.
Она поднималась, когда Витька приглашал ее, по этим символическим сходням, иногда просто длинной доске "десятке", на палубы неизвестных суденышек и судов. Щетинистые вахтенные, а может быть, капитаны, подавали ей "краба", ухмылялись им с Витькой искристо и цепко из - под бровей. Сдерживая визг, она схватывала "краба" за мохнатый мозолистый палец, влезая на ходовой мостик или наклоняясь в мазутные жерла трюмов и машинных отделений.
Вослед ей шествовали задумчивые морские собаки, рыжего и угольного цвета, молчаливо бия по леерам ограждения прямыми палками хвостов. Собаки явно были мудрее Машеньки, почти столь же мудры, как их капитаны. Они, должно быть, курили трубки и сами давали себе названия: Рында, Кранец, Лохудра, Штурвал...
Объясни после этого Машеньке, что лохудра - ругательное слово. Для нее оно на веки вечные останется ласковым и щемящим.
Рядом с буксирами плескались в непроглядной воде ржавые чудовищные плавучие краны. Сверху их башни скалились скреперами и черпалками, а то, приходя в движение, жадно заглатывали угольный щебень с куч, перенося и ссыпая его в какие - то черные трюмы, куда и смотреть было страшно. Основания кранов казались ей зыбкими до абсурда. Квадратные пустотелые платформы лежали буквально ни на чем. На плоской бурой воде среди яблочных огрызков и бумажек. И так же бултыхались в медленных волнах, как еловые щепки, как легкие пенопластовые буйки.
Еще возвышался плавучий док. Высокое железное здание о двух стенах и с подобием крыши. Туда было почти что совсем нельзя. Они отваживались всего два раза, хотя Витька ей и храбрился, что можно.
Она мало что запомнила, до того там внутри было прекрасно. Грохало, фыркало, содрогалось, отфутболивало эхом. На двутавровых перекрестных лесах, поднятый на многие метры, висел черным цеппелином корабль. Океанский, могучий, ржавый, распростав во всю ширь над косичками и челочкой всесильное надутое брюхо.
Там, где у рыбы брюшной плавник - огромный неповоротливый руль. В сколько человеческих ростов? Его, подумать жутко, легко можно двигать штурвалом, и Машенька могла бы сдвинуть. Между судовым корпусом и рулем; оказывается, не над и не под; в прямоугольной нише, раздольными лопастями замерший винт. Металлический желтый вихрь, немыслимое, восхитительное совершенство!
Опрокинув вверх голову, забывшая дышать Машенька понимала навсегда: "Если создано или рождено божество для просторов морских..."
Прядки светлых волос ее на висках вытрепывал из косичек и развевал бриз.
