donbass.org.ua | авторы и тексты | прислать работу | другие ресурсы | гэстбук
МАШЕНЬКА ГОРОДЕЦКАЯ (ВЕТЕР С ЮГА)
Часть 1: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20
Часть 2: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10
ЧАСТЬ 1.
ГЛАВА 20.
Экзамен по химии проходил в тесной подсобке. И тянулся как скрипучий воз, по пять человек в час. Перед аудиторией в коридоре абитуриенты выстроились в две очереди. Первая - входить, вторая - посмотреть в замочный глазок. Вторая двигалась быстро и неутешно.
Машенька чувствовала себя почти хорошо. Она очень перенервничала в первые дни, организм не вынес и сам собой вошел в норму. Пожалуй, она только слишком много курила, и каждую сигарету усиленно зажевывала мятными резинками, которых привезла для этого из Лиманска мешок.
А вокруг стонала жизнь, по институтскому коридору носились духи обмороков и мандража. Любимая Машенькина девушка, высокая как королева, осиянная ослепительно рыжей свободной и пышной гривой длинной прически, с жемчужными зубами, классическим статным лицом, нежнейше алым, как самая свежая роза, стояла прямо, чтоб не упасть, навзничь приложившись к обшарпанной зеленой стенке, рядом с надписями "Выживем?" и "Офелия, в твоих молитвах, нимфа, да вспомнятся мои грехи".
В простеночке на шатающихся стульях глухо бормотали две полные девушки, спрятав головы под мышку и под пиджак. Другие личности, человек десять, бормотали стоя, вскрикивая и сливаясь со стенами. Машенька направилась на боковую лестницу к курильщикам. Рыжая королева беспомощно проводила ее шаг и вжалась пылающей щекой в прохладную пупырчатую стену.
Машенька действительно не боялась, у нее до этого все были пятерки. А курила она от скуки.
Ей надоела торговая встрепанная женщина с выцветшими буркалами, которая время от времени появлялась среди публики, махала на всех кошелкой и рьяно возмущалась хамством экзаменаторов и бестолковостью ожидающих, неспособных чинно построиться и запомнить раз навсегда ее, женщинино кровно заслуженное в рядах место. Она всполашивала полных девушек, они вдруг тоже принимались кудахтать и объясняться. Вросшие в стену молча пугались, морщились и отмахивались руками. На Машеньку дрязги, и то, действовали, усиливая томительность ожидания. Только в курилке с веселыми партнерами было хорошо, но чересчур дымно.
Она беспокоилась, чтоб платье не пропахло дымом. Как только в очередной раз успела оделить товарищей жвачками и сама разжевать пластинку, вглуби коридора раздался очередной гул. Значит, вышел новый обладатель тройки или пятерки. Запускай свеженького, кого? Городецкую!
Она чинно вошла. Билет был легкий, иначе и случиться не могло. Она накатала и решила больше, чем надо.
Везло ей нынче на дамский пол. Она отвечала как по писаному, а девица экзаменаторша за столом в принципе не слушала, разглядывала ее как корову и мысленно издевалась: "Давай, давай, усердствуй".
Потом она загорелась, как бы даже удивилась. Дернула за платье вторую девицу, скучавшую на окне. Беспардонно они стали тыкать пальцем в Машеньку и громко шептать друг дружке: "Гляди, гляди, рассказывает, рассказывает!"
Девицы поехидничали всласть. Потом махнули на нее замолчать и жирно влепили пятерку, не слушая ни второго, ни третьего вопроса. И улыбнулись, извинились глазами: Уж прости, сестра...
Чудные девицы. Совсем какие - то несолидные.
А мужчина, сосед, пролетел на сочинении, оказалось. Он встретил Машеньку, попрощался, ласково пожелал успеха. Она волосы вырвала, когда узнала, что он сделал штук пятьдесят ошибок.
Она вспоминала его и других отсеявшихся знакомцев, гуляя в свободные дни и вечера по Казачьему Граду, по улицам, звенящим духотой и кленовой тенью.
Казачий Град в августе был империей жары и природы. Машенька жила в комнате на втором этаже у пожилой хозяйки, и пользовалась свободой. Квартирная владелица всю жизнь сдавала заочникам комнату, и научилась чувствовать, за кого можно не опасаться. Чаще Машенька ходила в кино, а после сеанса - в городской парк, на бульвары или по магазинам.
Ничего не собиралась покупать, но магазины были тоже августовские, обильные, праздничные. Машенькин маршрут пролегал по главной улице - Энгельса, некогда Большой Садовой.
И в Новый Год, и Первого мая улица Энгельса могла обойтись без цветных лампочек и флажков. Кафе, магазинчики, магазины украшали, освещали ее как гирлянды. Машенька предпочитала книжные, это исконная ее вотчина, место охоты. Она рылась по полкам, перекапывала стеллажи, заходя в каждую лавочку почти каждый день, а лавочек было сто, щелкала пальцами и вынимала из не слишком толстого кошелька желтые и синие денежки для обмена и на ту книжку, и на вот эту, и на серую толстую, и вон на тот чуть выгоревший журнал. Пожалуйте, мадам, вам завернуть, а кто, интересно, эти оба чемодана будет за вас до вокзала тащить.
Поэтому Машенька чаще только облизывалась на книжки, и продолжала налегке свое движение в парк. Даже так дойти все равно непросто. Пойдешь по правой стороне улицы, споткнешься о ступени кондитерского безобразия "Белочка". Хлоп, и у тебя в руке напудренные кремовые трубочки, или хрустящие орешки в сахаре, изюмная нуга, а то щербет.
Изберешь левую сторону и, перебежав проспект Буденного, принципиально зажмуришь глаза. Все равно ноги скашиваются, неминуемо утыкаешься носом в стеклянное окошечко без названия; и чует, чует нос, что бойкая продавщица именно в этой тесной будчонке уже салфеточкой обернула лучший в Казачьем Граде хачапури, лакомство сырное, чрезвычайное, никогда Машенькой раньше не еданное.
Центральный парк, там фонтаны, сложный, хитрый ландшафт, благоуханные клумбы, акации. Всегда бурно, всегда красивые люди, всегда музыка, эстрада и танцы, шип бутылочек пепси - колы. Всегда полувечер, полу - сгущающиеся аллейные тени, осязаемое как предмет небо, где вбок укатывается усталый шар и разгорается сумасшедшая россыпь звезд.
Улицей Пушкинской, по аллее, по людному бульвару, под акациевой мглой, с душистым трепетом в сердце, пора, девочка, до свидания, до завтра...
- До завтра, Казачий Град, кажется, я тебя люблю.
Вывесили список поступивших. Короткий, опасный и зловещими буквами.
Она моментально обнаружила свою фамилию, но не очень поверила и два раза перечитала вновь. Большая какая группа, тридцать пять студентов. А, понятно, приняли просто всех, кто добрался до конца. Такие слухи ходили, и Машенька на них только рассчитывала. Она, бедная, рассуждала так. Экзамены такие простые, а люди вокруг такие умные. Если я, дурочка, получила три пятерки из четырех, то остальным, наверное, ставили с плюсом, даже с двумя. Она уверила себя в этом твердо, и до последней минуты ходила сама не своя.
Машенька прогулялась вдоль деканатской доски объявлений. Почитала приказы, расписания консультаций, мелкие записочки, оставленные студентами друг другу. Еще раз вернулась к списку, - и вдруг огромная гора как - то сразу, шарах, обрушилась с ее плеч. Она почувствовала, что взлетает; все закружилось и потемнело, как накрытое облаком. Она схватилась за доску, каблучки туфелек вонзила в паркет, и все равно видела, что летит горизонтально, и плотный коридорный воздух поддерживает ее.
Не иначе, Машенька так и улетела бы в открытую форточку на струе сквозняка, и где - нибудь на бульваре грохнулась о плитку, не собрать мощей. Но ее крепко поймали за косу. Дернули по - хозяйски, не больно, каблучки стукнулись о пол, и красные и белые шарики у нее в голове встали на место.
Машенька, сосредотачиваясь, перевела взгляд направо, удивленная столь неназойливой помощью. Из шариков и черточек перед глазами составился парняга в летчицкой рабочей куртке, с редкими усами и серым потертым лицом, выглядевший абы как. Она его, в общем - то, узнала. Вместе сдавали экзамены, вместе курили, по имени не помнила, он отличался, кажется, особой активностью и размахиваньем рук.
- Привет, - сказала Машенька осторожно и улыбнулась, обдумывая, положено ли рассердиться.
- Привет, Маха! - сказал парняга резким голосом. - Че стоишь, качаясь?
Машенька лупала на него глазами.
- Ох, - сокрушился парень (Или мужчина. Тридцать ему или сорок?) - Сфокусируйся; вот так. Фамилие?!
Машенька вытянула шею, пригляделась. - Городецкая.
- Знаю, Холодецкая. Нашлась? - Он ткнул пальцем в список. - Вона. Тебя первую зачислили.
Надо бы что - то сказать, шутку. Но от сквозняка ее еще покачивало.
- Понятно. Земли под собой не чуем. - Он глубоко вздохнул и граблей по плечу припечатал Машеньку к полу.
- Ну, это, булькни!
Она к совершеннейшему собственному удивлению послушно взяла из его руки полбутылки портвейна и отпила несколько крупных глотков. Все у нее внутри опустилось, и с грохотом свалилась очередная гора.
Она протянула бутылку с чувством небывалой благодарности. Парняга схватил, потряс перед носом и скаредно прикинул сквозь темное стекло остаток.
- Молодец! - гаркнул он. - Будешь старшая жена! - Он насупил брови и сменил гнев на доверительность. - Холодецкая, холодца закусить нет?
Машенька стояла перед ним по струнке.
- Детский сад, - так и знал парень. Покопался в кармане штанов и вынул блестящую сушку. - На, загрызи.
Она выполнила приказ, сожмурившись от твердости. Парняга еще встряхнул бутылку и винтом вылил в серую пасть остальное.
- И я молодец! - скорчил страшную рожу, охлопал карман и во все легкие занюхал синим рукавом. В Машеньке женская преданность боролась с детским восторгом. Она бы подпрыгнула; нельзя, командир заругает!
Он отступил на шаг, закрыл один глаз и произвел над ней осмотр.
- Ну, Молодецкая, прощай. - Пошевелил щетинками - усами. - Целоваться не будем, а то не отвяжешься. У меня дела: много вас здесь еще приемнутых. Приеманутых.
Монстр достал изнутри куртки новую, непочатую бутылку, сверкнул глазами и, рыская, загромыхал по коридору. Остановился. Вернулся.
- Фома! - приказал он, протягивая граблю. - Можно просто Фома Иванович.
Он лихо припечатал каблук, задрал башку и умчался вдаль.
Машенька капризно крикнула вслед: - Возьми меня с собой!.. - Мысленно. Вслух ей не разрешали.
Она окинула на прощанье список и пошла к выходу, лупя элегантной сумочкой по стенам. Появившись из сумрака на белую улицу, она обратилась к солнцу, деревьям, к синеве, раскинула легкие руки. Табличка на каменном дворце посмотрела девушке в глаза внимательно и, награждая как фронтовика - победителя, золотыми буквами произнесла: "У - у - ниверсите - ет".
Ноги Машенькины опять задрались как перышки, ветерок схватил ее и понес по Горьковской колесом.
