donbass.org.ua | авторы и тексты | прислать работу | другие ресурсы | гэстбук
МАШЕНЬКА ГОРОДЕЦКАЯ (ВЕТЕР С ЮГА)
Часть 1: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20
Часть 2: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10
ЧАСТЬ 1.
ГЛАВА 10.
Во вторник подул ветер, нагромоздилось множество туч. Откуда - то стянул циклон серые поля рванины. Выгреб из закоулков - с Дона, от Мелитополя, с Таганрогского залива. Со всех сторон, сокрыв и затерев солнце, натянулись на небо бескрайние белесые плащи, укрыв Лиманск как линзою, ошкуренной, непрозрачной. На севере - до близкого горизонта зеленеющей, но еще бурой степи, на востоке - до бакаев с рощами камышовых метелок, дачками, тополями, сирыми пионерскими лагерями. На юге драные плащи опускались в море, впитывая воду и еще тяжелея и морщась. Разберешь ли, только догадаешься, где там плащи, где там волны, свинцовые, мутные, из серого тумана и капельной пыли бегущие - стоящие ребрышками от берега до берега; пепельное гофре, соскабливающее с пляжа холодный песок. Волнорезы, брошенные в воду вереницы бетонных блоков, и те терялись в тумане. Камни это, воздух это? Все было одного цвета, и где - то, чуть более бурая и подвижная, об окраинные блоки, не в силах успокоиться, шлепала вода. В отгороженных бухтах яхтклубов, где малые куски моря, плененные, застыли как холодец, казалось просторно, на глади лежали бумажки. Приземистые, выложенные плиткой, или высокие и стеклянные корпуса яхтклубов стояли уже окруженными порослью мачт. Но мачты пока были голые, штаги болтались под ветром. Дощатые слипы еще не спускались наклонными плоскими языками, а отдельными бревнами валялись на берегу. Вольные души яхт бередили последние фата - морганы сезона. Обрывочные полусны о шпаклевке, о свежей краске, знойной сладости ветра, упругой солености летних волн.
Была весна, уже совсем весна, но все опять стало мокро, непроглядно и пусто.
А собственно, Машеньке было наплевать на погоду. Ей пришлось спрятать летнее платьице и туфли, зато она вынула новый сиреневый плащ, который даже и не думала, что удастся надеть до осени. Она обула румынские сапожки мягчайшей, непромокаемой глянцевой кожи. Надела лиловую шапочку, раскрыла дамский васильковый зонт с длинной тростью и лакированной ручкой.
Укрытая зонтом она ходила на работу, топоча каблучками по лужам и асфальтовым трещинам. Вечером раскрывала зонт, шествуя от зеленой двери Дворца пионеров до остановки, перебегая стремительно через проспект, шмыгая мышкой меж прохожими от гастронома к гастроному.
Машенька заработалась в эти предмайские дни и совсем замоталась. Во Дворце пионеров внезапно всплыла масса мелких отчетных дел, всяких мероприятий, помощей кому - то с утра до вечера. Хоть она и числилась почасовик, приходилось то там, то здесь по просьбе начальства затыкать дыры. Машеньке едва удавалось на минутку затормозить у зеркала, подрисовать уголки губ, выкурить сигаретку в гримерной, заваленной щитами, флагами и транспарантами.
Но она ничуть не уставала, ей были приятны беготня и заботы.
Они возвращали Машеньку в колею. В эти вторник, среду и четверг суета приспела как нельзя кстати.
Нет, Машенька не убегала от себя, не мечтала забыться и спрятать голову под панцирь. Проблемы оставались рядом, она не боялась их и верила, что решит. Но знала и то, что незачем и бессмысленно утопать в них намертво, таранить лбом стену. Нужно было дать мыслям отстояться, эмоциям остыть, головке передохнуть. Слишком много всякого в последнюю неделю. Бестолковщина какая - то.
Машенька хотела собрать у себя друзей на Первомай. Два вечера посвятила телефонной трубке. И удавалось вроде, но потом все сбилось. Петина Ирина, вот уже в своем амплуа, раздобыла в школе какую - то хворь, слегла с температурой. Без Петечки праздник как без шампанского; решили переиграть и встретиться у него. Поэтому в четверг, придя домой, Машенька угнездилась в кресле и опять взялась названивать.
Повезло. И Михаил, и Ивановы, и еще одни приятели, Бурские, оказались дома. Интересно, а куда бы им деться в такую слякоть. Бурских она оторвала от ужина, Мишку от телика, Ивановых от экзерсисов на гитаре. Получив все согласия, Машенька повесила трубку, но нахмурилась. Еще какое - то дело у нее на сегодня оставалось, она не помнила. Не то поговорить с кем - то, то ли написать... Она прислушалась. Нет. Это другое чувство. Как будто она ожидала чего - то с самого утра, или даже вчера; будто не она, а кто - то или что - то само к ней пробивалось. Машенька послонялась по комнате, закрыла форточку, подняла шурушку с ковра. Ей стало все больше неспокойно, не по себе. Она постояла у окна: на улице лило и дробно стучало в стекла. "Сейчас, - подумала Машенька и обрадовалась. - Да, вот как раз сейчас." - Она задернула штору, вернулась к столику и уставилась на телефон.
Телефон молчал, зеленый и глянцевый как лягушка. Машенька подождала минутку, и он зазвонил.
- Алло! - Она знала, что сейчас услышит, и какими словами, и знала, что простуженным голосом.
- Здравствуй, Машенька. Выбрался тебе позвонить. - сказал ей баритон. - Ты что там уронила?
Это упало Машенькино сердце.
- Здравствуй.
- Здравствуй.
Машенька замолчала, и баритон замолчал. Их шарахнуло током, через провода и трубку, обоих.
- Как ты, девочка?
- Здравствуй.
Он окончательно растерялся там, на проводе.
- У нас сегодня практика в порту, на рудовозе. Все мокрые как суслики. Я позвонил.
"Здравствуй" - подумала Машенька. - Да, - сказала она, - такой ветер. Как твои родители?
- Они хорошо. Наверное, мама жарит пирожки, а батя на кушетке спит телевизор.
Он там, в трубке, засмеялся.
- Дай пирожок, - попросила Машенька, а хотела сказать: "О, Господи..."
Она держала холодную ладонь на пылающем лбу. Баритон держал шершавую ладонь на смуглом горящем лбу.
- У меня сейчас столько мороки, - сказала Машенька. - До праздников еще три концерта, утренники. Некому стоять в гардеробе, массовый отдел с ног сбился... А ты простыл?
Она сама не разговаривала, а сипела.
- Нет, наглотался ветра. Дома выпью чаю с вареньем...
- Да, ветер ужасный, - почти закричала Машенька, испуганная и боясь, что не успеет, - такая погода, слякоть, и льет, и льет...
Но не успела. Как она ни спешила, он все - таки опередил ее и проговорил:
- Ты придешь ко мне в гости первого? - ("Ну вот" - она подумала) - Я тебя приглашаю.
Машенька вспомнила его комнату, хотя и не надо было этого делать.
- ... сегодня было четыре градуса, дорожки раскисли. - она договаривала начатые слова чтобы уцепиться за них. Она пошатнулась и схватилась за спинку кресла.
Теперь у нее была опора.
- Я, - она держалась за спинку кресла. - Мы собираемся вечером после демонстрации. Мы идем в гости, уже договорились.., с мужем. У меня муж, Вадим!.. пойдет в институтской колонне... мы с ним вместе пойдем, а потом собираемся в гости.
Она совсем обессилела, но выиграла. Голос вернул звонкость и даже светскую интонацию. Она вдруг заледенела и вся оказалась в поту.
Голос из трубки вернул светскость. Казалось только, его познабливает.
- Ну, жалко. Ну ничего страшного. Как - нибудь в другой раз заглянешь.
Это было сказано легко и дружески. Машенька ответила что - то. Баритон сказал еще какие - то фразы, и она в ответ. Это было как стальной шарик; катался по проводу от трубки к трубке, внутри полый, и охлаждал. Они закончили беседу, сказали:
- До свиданья.
- До свиданья.
Они нажали клавиши телефона. И Машенька знала: там, куда укатился шарик, тоже не повесили трубку, а держат ее в руке и... что?
И ничего. Машенька склонила набок головку и щелкнула язычком. Улыбнулась и еще раз щелкнула. Посмотрела с любопытством на телефонную трубку.
Трубка оказалась все еще прижата к груди. Забыла ее положить.
Как раз в этом самом месте, где прижималась согнутая рука с трубкой, меж ребрами, выпрыгивая из грудной клетки, под платьем, в левую высокую и тугую ее грудь, разрывая кожу до треска, размашистыми тяжелыми ударами молотило свинцовое сердце.
Машенька бросила трубку. Нет, все - таки опустила.
Посидела в кресле, позлилась. Сознание вернулось к ней.
- Мария, - протяжно сказала она себе, - охолонь. Хватит тебе диверсий, в конце концов ты свинья перед Вадимом.
И густо покраснела от носа до ушей. Ей впервые за эту неделю стало стыдно. Ужасно стыдно и подло перед бессовестно обманутым мужем.
Вроде клацнул дверной замок. Машенька подняла голову: полдесятого. Полтора часа просидела в кресле, казня себя и все больше жалея Вадима. Бедное сердце Машеньки снова выскакивало из груди, но по - иному, чистое, когда она вылетела из кресла на звук замка в прихожую, радостная, готовая, как сбрасывая дурман. Нажала выключатель, приняла мокрую куртку, еще одну, - Вадим пришел с товарищем, - повесила их не глядя на крючки. И порывом прижалась к пиджачной груди мужа, дрожа как листок. Благодарная ему за то, что пришел, за то, что верит ей, не сомневается в ней, за то, что он позволяет ей не сомневаться и верить. Она так крепко и с нежностью обняла Вадима, что он на долю секунды даже заметил это.
