donbass.org.ua | авторы и тексты | прислать работу | другие ресурсы | гэстбук
НАХОДКА
Часть 6.
Зачем Счетовод в своей предвыборной платформе про помощь «Всемирного Центра» и многомиллиардные капиталоинвестиции наврал – на самом деле, кроме одного стандартно-вежливого письма от дико-западных собратьев с радостным изумлением по поводу открытия аспеданто-кружка где-то на задворках планеты, в активе Премьера-Кандидата ничегошеньки не было, - он и сам, толком, не смог бы объяснить. Возможно, в момент верстки программы собственная широкомасштабность затмила ему мозги; а может быть, это был его трезво-коварный замысел-расчет (см. пункт о трех важных умозаключениях!). Но остановить самораскручивающийся механизм дальнейших событий Счетовод уже не мог: как это ни странно, со своими бредовыми идеями он попал прямо в точку…
Первочтение-обкатка программы, естественно, состоялась в их сельско-первичном кружке и в чрезвычайно экзальтированной обстановке: обе доярки, от обожания-чувств в адрес новоявленного Кандидат-Премьера, обильно прослезились; бывше-участковый, а ныне полицейско-околоточный надзиратель (не шибко грамотный народ в селе его сначала «около-лотковым» – за то, что он все время у базарных лотков ошивался - прозвал, а потом – для краткости – «околотковым») гарантировал самую активную помощь в поддержании предвыборно-общественного порядка; скотник и тракторист – ныне те же самые - угрюмо пообещали подбить-глаз-свернуть-шею каждому, кто пойдет против Счетовода вкось-поперек; а бывший физорг - ныне председатель сельхозартели – «пробить» соответствующую публикацию в независимо-районной газете с ура-одобрительными откликами достойно-вверенного ему коллектива. И тут же аспеданто-кружок, весь поголовно, превратился в главный штаб по проведению предвыборной «Счетовод-Премьерской» кампании…
Конечно, с точки зрения большой политики, глупо-отчаянная, по-дилетантски наивная попытка Счетовода должна была бы сходу провалиться! Поскольку всеобщемассовый «одобрям-с!» в границах одинокой сельхозартели или также одинокого района – это конечно хорошо, но из него банкното-средств, необходимых для «раскрутки», мягко выражаясь, малоизвестной личности в масштабах, пусть нищей, но многомиллионной страны, не выкуешь. Но на стороне Счетовода были два очень важных фактора: свежеблагоухающая новизна мысле-идеи и суперблагоприятно-исторический временной момент…
В любой - даже суперцивилизованной стране – всегда существуют, особо держащиеся в благодатно-прохладной налоговой «тьме», могущественные политико-экономические группировки. Они не мельтешат в рекламных полосках газет, не читают нотации согражданам по телевизору; их черные фамилии хорошо известны только работникам спецслужб и всплывают, иногда, лишь во время громко-скандальных, шокирующе-судебных процессов.
Их бизнес настолько широк, что границами своими, порой, напоминает «государство в государстве», включающее в себя миллионы подвластных ему человек… Их бизнес имеет свою четкую, веками отработанную иерархическую «вертикаль»: строгих начальников, исполнительных замов, суровых бригадиров и молчаливых работяг, а зачастую – просто немых рабов… Их бизнес не связан ни с одним видом сколь либо полезно-эффективного производства - хотя они, по-своему, всячески поощряют наличие и постоянный приток в общество материально-финансовых благ… И если развеять словесно-напущенный туман, то крупным планом из мрака-ночи их бизнеса явит свой уродливый образ заурядно-изощренное воровство…
Вот в поле зрения одной из таких «ночных» группировок и очутился наш недавно вылупившийся Кандидат. Кто конкретно из ее «воротил» обратил на программу Счетовода свое деловое внимание, и как конкретно, вообще, о нем прознал – для простых обывателей навсегда останется загадкой. Можно только предположить, что данные эти передал один из их «работающих» в сельском «секторе» осведомителей...
А вот что побудило «романтиков большой дороги» сделать ставку на его предвыборную программу – немного легче подается расшифровке. Просто к моменту готовящихся выборов в Нижнегородской Новой Демократии уже нечего было украсть! Ну, то есть, украли практически все: леса и поля, реки и озера, здания и сооружения, заводы и фабрики, сельхозфермы и их продукцию, рельсы и поезда, пароходы и самолеты, дороги и автомобили, а также наивно-иностранные займы и беспроцентные кредиты – ну, в общем, то, что имело хоть какие-нибудь материально-очерченные формы и хоть какую-то ярко-прибыльную привлекательность. Украли - под заманчиво-ароматным соусом общенародно-разобществления и индивидуально-уединоличивания всей бывше-ничейной госформособственности! И после данно-остро-умной «финансово-махинансовой» операции у «раскулачившего» государство населения в полно-безраздельном владении оставались теперь только невесомо-атмосферный (к тому же, экологически-самогонно-загрязненный) воздух да их собственно-личные – в гроб осточертевшие - печки-газогенераторы…
Ну а как все было украдено, то «группировки-ночники» явно заскучали: пухнуть от безделья стали. Попробовали, было, другу у друга воровать, но плохо получалось – скандало-разборки, стрелко-перестрелки пошли с последующей, естественно, большой трупно-человеческой убылью и недешевыми, пышно-погребальными оргобрядами. Пришлось внеочередной «ночной» съезд созывать, на высше-расхитительском уровне сложно-ситуации регулировать. И после бурных дебато-прений постановили: воровскую честь соблюдать неукоснительно – красть только у чужих. Но сказать-то легко, – а где ж их, «чужих-то», в нище-разворованной стране взять? Вся надежда на Дикий Запад! Хотя и там не все так просто было: их бдительно-разыскные службы давно всех черно-пофамильных знали, прочно они уже в их базо-вычислительных данных сидели. Чуть что – и в визе на дико-западный въезд отказать; чуть что – и всякие там «персона - за граты»! А тут вдруг – чудак какой-то на высший пост в стране претендует, да еще прочно-валютные, многомиллиардные от «Всемирного» – как там его – ну неважно! – «Центра» инвестиции гарантирует. А вдруг и правда получится? Вот тогда «браточки» заживут! Нынешнему И.О.Премьеру, даже если его в «без-двух-первых-букв» изберут, со своим правительством ловить уже нечего – слишком хорошего его даже на Раскосом Востоке знают, как бы преемником "знаменитого" Магната-жулика считают – уважением никаким не пользуется. А вдруг долбаные иностранцы действительно на этого безымянного парнишку клюнут?
В общем, решили дельцы-ночники в предвыборных скачках на - такого же глубоко-темного цвета - неизвестную лошадку «интерес» свой поставить…
Заслали к Счетоводу на переговоры человека – ну, не «от воров», конечно, - а как представителя свежих, оппозиционно-конструктивных, патриотически-размороженных сил. Как уж там переговоры проходили, какие политические сделки-сговоры заключались - в деталях, полнейший туман; даже для членов сельско-предвыборного штаба почти все глухой тайной осталось!
Известно только, что сговорились…
Во всяком случае, после этого сельхоз-штаб во главе со Счетоводом в настоящий предвыборный превратился, на всю катушку заработал, да еще в главстолицу переместился. Мастера-профессионалы, за большие деньги нанятые, сбор подписей в поддержку Счетовода по всей стране организовали, нужные миллионы автографов в гигантские переплетные тома свели – чего ж не собрать, если за каждую человеко-душу по прочно-валютному талеру чистоганом платили. Другие спецы - встречи Кандидат-Премьера с народом производили – не просто так, а за накрытыми столами, как водится, - всякие благотворительно-разъяснительные акции устраивали, с последующей раздачей нище-электорату продпакетов, в листовки с предвыборной программой завернутых, ну и т.д., и т.п.
Но больше всего, поначалу, профессионало-штабистов завезенные с Дико-Запада, в порядке передового обмено-опыта, так называемые «предвыборно-навозные» технологии беспокоили (еще бы! - ведь с их помощью кандидаты, усилиями своих политсоперников, пред лицом многочисленно-принципиальной общественности с головы до ног данным продуктом вымазывались-покрывались - и не столь животного, как больше чисто человеческого натуро-происхождения).
А вот на Счетоводе «навозники» акульи-то свои челюсти и пообломали! Ну ни с какого боку в плане всяко-пакостей невозможно его было взять! Выручало сельскохозяйственное происхождение, такой же умеренный образ жизни: с доярками из кружка у него были чисто-аспедантские взаимоотношения; к тому же, он так и оставался убежденным холостяком. Все же, и надо отдать ему должное, он был относительно порядочно-честным человеком – старушка, которая – теоретически на Страшном Суде - могла бы его в нагло-присвоении лорд-Аспедовского «фолианта» обличить, давным-давно, вероятно, от постоянно-недоедания чужих объедков упокоилась-скончалась. Да и скажем прямо, с точки зрения земной, повседневно кишащей многоразвратообразием жизни, присвоение чужих книжек - не самый страшный поступок-грех!
Кроме того, на всех (широко растиражированных с помощью современно-продажных массмедиа средств) публичных дебатах, Счетовода выручала его неотразимая элегантность (все тот же галстук-бабочка с торчаще-носовым платком!) и умение, со скромно-доброжелательной улыбкой, парировать - на чистейше произносимом аспеданто - любые словоблудно-злопыхательские выпады своих недалеких кандидато-соперников. Последние, естественно, «ни фигушеньки» из сказанного им не понимали, полностью в четких ответах путались-терялись и от того, сразу же, приходили в смущенно-отупелое замешательство, решительно подрывая-размазывая в пристально обывательских глазах свою, и без того политически неясную, котировку предвыборного рейтинго-имиджа…
Словом, «раскрученная» до нельзя на бешено-воровские деньги, многочленно-боевая, счетовод-предвыборная кампания-колесница набрала такую головокружительную скорость, что, проломив собой мощную стену, сложенную из остатков недоверия, вконец устало-измученного неудаче-предательствами от предыдущих «национал-социал»- и «аферо-политэконом» - власть-экспериментов, смутно-подозрительного, нижнегородского «электората», и - путем небывало-физического чуда изменения материально-организационной формы - превратившись в миллионы высыпанных из урн на избирательно-участковые столы, скрупулезно подсчитанных, должно заверенных, связанных в пачки и добросовестно закапанных сургучом бюллетне-изъявлений непоколебимой воли пенсионер-трудящегося народа, транзитом просквозила через извилистые лабиринто-коридоры власти и, с воплями-плясками, водрузила еще ничего толком не понявшего Счетовода на высоченный, премьерски-вожделенный «Олимп»!
Точно также, по той же мощно-напряженной инерции, через совсем короткий промежуток изменчиво-политического и быстробегущего в даль хроно-времени, с таким же победоносно-окончательным результатом для вновь избранной – и от этого до безумия самодовольной - «головы» страны, блестяще завершился и повсеместно-гласно обнародовался тот пресловутый нижнегородско-эпохальный (он же – «едино-ново-языковый») программно-всеобещанный обывателю референдумо-плебисцит. Правда, по мнению агенто-аналитиков дико-западных спецслужб, большой ложкой хины в канистру с медово-паточной радостью команды Счетовода являлся довольно прискорбный факт почти полного – «до 90 процентов от числа голосовавших» – недопонимания со стороны населения: за что ж это они голосуют? Кроме того, по той же скверно-тайной информации, на принятие подобно-беспрецедентного, единодушно-недопонятого, но судьбоносно-одобрительного решения, очень сильно повлиял утешительный приз в виде одной прозрачной бутылки крепко-импортного (не то что там вонючий самогон!), чи-сто-градусного спирта, вручаемой на плебисците каждому активно-сознательному и позитивно-проголосовавшему гражданину. Но, в принципе, все эти подрывные слухо-измышления уж никакой видной, в жизни возглавляемой Счетоводом страны, роли абсолютно не сыграли; а просто, сами по себе, стали заурядно-обыденным и сходу преданным забвенью фактом супер-новейшей ее истории…
Вернувшись же к забытому на кухне Иван-Васильичу, становится предельно ясно, что за белиберда доносилась до его ушей: каналы радио и телевидения отныне исключительно на новь-державном – «аспеданто» – вещали!..
Еще раз чертыхнувшись и плюнув в уме, он вышел из квартиры, закрыл дверь на ключ и отправился в свое неблизкое путешествие.
Идти к свалке надо было через центр города, и Иван-Васильич решил зайти по дороге в префектуру навестить уборщицу Саню – она частенько, по старой дружбе, снабжала его окурками импортных сигарет из коллекции пепельницы горпрефекта. Ему до смерти хотелось закурить, наверно для того, чтобы погасить чувство голода. В молодые годы Иван-Васильич не курил - берег свое спортивное здоровье; но после того, как отдельно-существенные моменты в его жизни пошли наперекосяк, он, как и многие остальные, находил кой-какое утешение в этом слабом наркотике.
Иван-Васильич шел, наклонив голову и не глядя по сторонам, и думал о череде событий, приведших к нынешнему положению его личных дел…
После развала Союза, он не захотел полностью открещиваться от своего физноменклатурного прошлого, приспосабливаться ко всем новым, идиотским на его взгляд, политдоктринам и политтечениям, не пошел в ново-чиновники, а просто устроился мастером на завод. Завод, принадлежащий бывше-союзному, бывше-физкультурному обществу (но по-прежнему) глухонемых, в принципе, уже дышал на ладан: «союзные» заказы кончились, зарплату платили кое-как – в основном, перебивались «леваками». Единственное, что утешало, так это почти полное (на девяносто процентов) отсутствие державно-языковой проблемы: на работе все меж собой знако-жестами общались. А, как известно, фигура, сложенная из трех пальцев, она и на Диком Западе – «кукиш»… Только циркуляры сверху на национально-нижнегородском спускались, но их практически никто и не читал: в хиреющем производстве, по ценности, они имели такое же равновеликое значение, как и народно-выписанный рецепт: «мертвому припарка». Но все это тогда еще можно было пережить – у Иван-Васильича всегда был прочный тыл: его драгоценно-черноокая и, несмотря на возраст, красавица-жена Ирина. Даже в той тяжелой материальной ситуации она ухитрялась поддерживать их семейный быт в уюте и всегда норовила, порой оторвав от себя последний кусочек, накормить-побаловать Иван-Васильича чем-нибудь его любимым, вкусненьким…
Почва треснула-ушла из-под ног после смерти единственного сына. Военный летчик, он служил в союзной армии далеко на пограничном востоке и с «развалом», на своем государственном «обломке», оказался в полном отрыве от своих «ново-иностранцев» - родителей. Из никому теперь многочисленно ненужной армии сыну пришлось демобилизоваться. Первое время, в надежде найти место в гражданской авиакомпании, приходилось перебиваться случайными заработками; но место никак не находилось, дела шли все хуже, и он уже не мог прямо смотреть в печальные глаза жены и, порой голодного, маленького сынишки. Кончилось все тем, что сын Иван-Васильича завербовался в наемники: на бывшей территории Союза то там, то сям – особенно на южных ее окраинах – вспыхивали жаркие огоньки локально-нац-этнических конфликтов. Но воевать пришлось недолго… Судьба в виде хищно-зенитной ракеты поставила жирный крест на его молодой, бурлящей жизни, – превратив прямым попаданием в дымяще-кувыркающиеся алюминиевые обломки летевший на задание боевой вертолет и разметав по ветру человеческий пепел, ведущего его на встречу смерти, бесшабашно-веселого экипажа… Ни места, ни могилки, ни креста…
Враз постаревшая Ирина так и не смогла справиться с гибелью своего «мальчика», как она сына всю жизнь называла. Может быть, и давно уже в ее организме таилась коварная болезнь - в ожидании подходящего момента для смертельно-решительного прыжка – кто ж его знает… Только после печального известия она слегла и, несмотря на титанические усилия Иван-Васильича, потратившего на врачей и лекарства все имевшиеся в доме наличные средства, а затем продавшего и заложившего почти всю обстановку и кое-какие оставшиеся от хорошей жизни ювелирные безделушки, через полгода, взглянув на него, в прощанье, своими огромно-черными, добрыми и печально-прекрасными глазами, спокойно и безжалобно угасла-умерла…
Смерть сына и жены вырвали из души Иван-Васильича гигантски-кровоточащий кусок. Несколько лет эта жуткая рана-душа, не стихаючи, ныла, а потом, вдруг как-то сама собой зарубцевалась-зажила. Правда, отсутствие ее большей части привело к тому, что она вся как бы съежилась: словно подверглась хирургической резекции, утратив при этом какие-то важно-осязательные центры, перестав многое из привычно-обычного чувствовать-воспринимать. А вместе с душой - съежился и сам Иван-Васильич…
Одно время он, было, загорелся, в общем-то, беспочвенной идеей о «воссоединении» с внуком и невесткой - и даже написал ей об этом письмо. Но последняя встретила все с прохладцей и в чем-то, по-своему, была права: действительно, какой был смысл ей, с маленьким ребенком, тащиться в неизвестность, в даль, в такой же, только более убогий «осколок» бывшего Союза? А перевозить к себе, да потом еще и нянчиться с пожилым мужчиной, в лице бывшего свекра? Наверно, и ее можно было понять… Кончилось все для невестки тем, что она вышла замуж за своего бывшего одноклассника, а ныне «нового» верхнегородца, и практически утратила со свекром Иван-Васильичем всяческую связь…
И тот отчаянно скучал, мечтая о «чудесном чуде» – встрече с внуком; на сэкономленные деньги покупал открытки с конвертами и отправлял дорогостоящие (почти как действительно - за границу!) красиво-поздравительные письма; но вот в последний год так и не получил в ответ от них - ни одного. Ну, дело ясно: сам внук еще читать-писать конечно же не научился, а невестке-маме - не до него, Иван-Васильича, в хлопотах было…
С работой тоже не заладилось. Продукция «глухонемых» совсем - и никому – ненужной стала. Простой безденежный народ и прежде популярно-левые заказы – их самопально-самогонные зажигалки – вообще не покупал; завод остановился. Непродолжительное время весь коллектив ходил - ну как бы - «на работу»; но было это, скорее, так - по человечески душевной инерции – от многолетней привычки народ еще тянуло в заводские стены; и, вообще, хотелось, по той же въевшейся неистребимой привычке, хоть где-нибудь, да «числиться». А потом - завод еще и «выкупили»…
Вступив в законное владенье, сам «ново-фабрикант» подверг и все, и вся существеннейшей переделке: часть от свободных площадей он пустил «под склады»; оставшуюся часть - приспособил под приют для нищенски-бездомных лошадей и обездоленных сирот-коров (хобби, что ли, у него такое было, или просто по натуре жалостливый такой – кто ж его там разберет). По городу бродили слухи, что на «паек» для каждой - животно-крупной - головы расходовали денег больше, чем стоил средний заработок любого работяги; особенно «замученных» - возили к платно-ветеринарам на прием и отправляли на теплые морские санатории-курорты; а малую толику от пережившего период сокращения неуважаемо-людского контингента – в основном, инженеров и техников - в порядке «шефской помощи», заставляли разносить им корм и чистить стойла от крупногабаритных, их же, экскрементов. Предпенсионный возраст Иван-Васильича лихо «помог» ему вписаться в категорию «вновь сокращенных» и, таким образом, собственно-персоной пополнить день ото дня разбухающий, жалко-личный состав миллионной армии ново-безработных…
Затянувшееся безденежье довело его почти до самой последней грани мирского сущест-вования; и он, совсем было, уж приготовился к небесной встрече и с женой, и с сыном (хотя Иван-Васильич и был сознательно-физкультурным атеистом, принципиально поддерживая точку зрения, что могуче-спортивные мышцы у гармонично развитой личности произошли в результате утомительно-эволюционного процесса исключительно от хилых мускулов первобытных макако-обезьян, а не из-за каких-то мифологически-божественных поползновений - в загробную жизнь он тоже потихонечку верил), но спас приятель старый - Директор…
Надо сказать, что Директор, сам по себе, был довольно уникальной личностью. Даже в серо-спортивные будни физноменклатурной работы он поражал соратников своими свеже-оригинальными (и в то время - даже неприветствуемо-прагматичными!) суждениями и творческими подходами. Он никогда-нисколько не скрывал, что занимается «физкультноменклатурной» чепухой из карьеристских побуждений. Он открыто говорил, что цель его жизни – стать директором; причем, неважно какого предприятия, лишь бы стать! Ему жутко хотелось иметь свой личный кабинет с приемной-секретаршей и страстно - личный «выезд»: пусть даже грузовой, но «персональненький» автомобиль! Работающие с ним бок о бок - идейно-бессеребренники - вначале жутко возмущались и в курильно-кулуарах пошептывали о неполно-служебном соответствии его моральных качеств высокому призванию «освобожденного» физкульт-привет-работника; но далее, узнав получше и отметив его гранитно-волевые преимущества в решении отдельно-щекотливых оргвопросов (а некоторые положительные моменты Директор из неудачно складывающихся обстоятельств просто-напросто зубами выгрызал!), вполне благоприятно ограничились: сначала тем, что приклеили к нему, ставшее пожизненно-несмываевым, слегка ироническое прозвище, ну а в дальнейшем – ехидно-незлобливым, но постоянно-нескончаемым подтруниванием…
А после нескольких совместно-плодотворных лет работы, когда ушел, а может быть, «ушли» (Иван-Васильич точно уж не помнил) на пенсию главу предприятия городской коммунальной службы, Директор прибежал к Иван-Васильичу в кабинет и воззвал о срочно-содействии. Конечно, жаль было отпускать ценного сотрудника, но у Иван-Васильича, по жизни, выработанное собственным потом и кровью, уже железное правило-мнение существовало: росту своих сослуживцев (и подчиненных) не мешать, а, наоборот, по мере личных сил и возможностей, способствовать – другими словами, в глубоко-прозрачный колодец потемок чужой души категорически-обильно не плевать!
Директор же, как рыба в соленый океан, попал в свою деятельную стихию. Днями и ночами он проводил планерки-совещания, что-то ремонтировал, выбивал, устраивал нерадивым сотрудникам головомойки и поощрял отличившихся почетными грамотами, как оглашенный мотался по городу в персональненько-старенькой легковушке, а если она ремонтировалась, то не брезговал и подвернувшейся под руку «мусоровозкой». Он «вывел» городскую коммунальную службу в передовики областного физсоревнования; про него печатали хвалебные статьи в местных газетах. А потом он «влип»…
Случилось это в начале «Перекройки» – в тот решительный момент, когда повсеместно-громогласно укрепляли дисциплину-порядок, а заодно - повышали персонально-личную спортпринципиальность и олимпийскую ответственность. Вот на гребне данной общественно-мутной приливной волны Директор, начинавший уже заплывать жирком некоего самодовольства от собственной непогрешимости и, на базе этого, терять - так необходимое каждому хозяйственнику – спортивно-политическое чутье, кого-то, возможно, сильно обидел или с кем-то (чем-то!) слабо поделился. Во всяком случае, результат был одинешенек-один – на него написали жалобу, приехала суровая комиссия, и по результатам принципиальной проверки Директор загремел с должности, чуть не попав под суд. От последнего спасла все та же «Перекройка»: на момент, когда бдительные следователи вытряхнули из провинившегося руководителя всю душу, а заодно и немало других – уже исключительно материально-прибавочных - ценностей, ее неутомимые апологеты приняли решение излишне-предприимчивых людей за мелко-экономические преступления по переполнено-тюрьмам не сажать. Потрепанного Директора оставили в покое; «в директора», правда, назад на всякий случай не вернули, - поставили на рядовую должность «мастера-смотрителя» городской свалки…
Весь этот нудно-тревожный период Иван-Васильич, как мог, поддерживал бывшего соратника и, в отличие от многих других, полностью от него лицом не отвернулся. Ну, а потом… - потом все рухнуло, и Директор окончательно превратился в «свалочного» сторожа. Но от этого, как показало время, Директор не сильно пострадал: оказывается, он-то знал, где «собака» зарыта! Ну а точнее, - даже клад…
Конечно, это не были золото и прочие там бриллианты - конечно же, нет! Но, все равно, ценность «сокрыто-зарытого» была достаточно высокой. Еще в сурово-союзные времена на территории свалки, заметая следы грандиозной аварии на секретно-химико-литейном заводе, захоронили большое количество зараженных какой-то опасной дрянью слитков – ну очень! - редко-сплавной «цветнины». Захоронили и забыли… Один Директор не забыл: склад ума у него такой уж был – практический! Еще тогда он призадумывался над тем, как бы это ядовитое сокровище извлечь и, так сказать, путем «налево» сутилизировать. Но времена стояли еще спортивно-справедливые, разные там физкультурно-экологические и народно-радиационные контроли повсеместно существовали; а за подобный «проектик» - башку Директору уж оторвали б точно!
А вот сейчас он мог спокойно взять от собственной злодейки-судьбы хоть маленький, но сладостный реванш и срезать немножко колосков от обильного урожая нижнегородского варианта бесконтрольно-демократических ценностей. Естественно, в одиночку осуществление своей задумки ему - не осилить: нужна была команда и, желательно, единомышленников. Ведь разведай о ценно-цветных «залежах» кто-нибудь из сильных мира сего (начальство, там, или воры-бандиты) – пиши все пропало! Поэтому секретность операции должна была тянуть на все «сто»! И без помощников - тоже не обойтись: глубина «залегания» - метров, поди, восемь-десять… Всамделишный «шурф» придется «продолбать»! В принципе, Директор все и в мельчайших деталях «скурпулезно» продумал: и насчет инструментов, и насчет леса крепежного, и даже насчет частичной дезактивации извлеченных слитков. На полную – он и «думать не рассчитывал»: все равно их потом деляги-ночники на Дикий Запад контрабандой отвезут! А «тех» - нисколечко не жалко: «друзья» еще те! Всю Нижнегородскую Демократию в одну гигантскую свалку ухитрились превратить, своих радиоактивных отходов в нее по самые уши до верху «напхать». Надо же, так сказать, круговорот загрязненных веществ в природе поддерживать! Да и вообще, моральный аспект «предприятия» не сильно Директора волновал; он знал лишь одно: за единственный килограмм подобной «цветнины» деляги готовы хоть сейчас отвалить многоталерную сумму, а по его точным сведениям захоронены были - тонны!
Короче, он ничтоже сумняшеся, вовлек Иван-Васильича в свой проект. Приняв такое решение, Директор сразил двух зайцев: во-первых, с его стороны не было ни малейших сомнений в порядочности партнера: уж кого-кого, а Иван-Васильича он знал как облупленного и все его дела и поступки мог спрогнозировать со стопроцентнейшей точностью; во-вторых, несмотря на преклонный возраст, партнер, как бывший спортсмен, обладал еще довольно грубой и, к тому же, физически-развитой силой, без которой в таком трудоемком деле, как вскрытие отравлено-полезных «ископаемых», сам понимаешь, - и ни туды, и ни сюды!
Вот со своим планом Директор, к окончательно было скисшему Иван-Васильичу, и заявился. Дотошно изложив детали, он сказал, что, по его мнению, прибыль должна распределиться следующим образом: 70 процентов - ему, а 30 - младшему (так он определил Иван-Васильича) партнеру. При этом Директор попытался, было, разъяснить свою позицию, но Иван-Васильич остановил его, махнув рукой: дескать, не надо – и так согласен! Единственное, что он у Директора выторговал, так это бесплатное двухразовое питание плюс (за вредность) полбутылки самогонки в день – надо ж будет чем-то затраченные трудокалории возмещать. А в раздел «техника безопасности» ими был внесен устно-коллетивный пункт о том, что при непосредственной близости к моменту выемки смертоносных слитков Директор снабдит их обоих костюмами защиты от оружия самогоно-массового поражения (такого добра на свалке хватало!) и даже, может быть, кислородно-изолирующими «приборами». Про себя Иван-Васильич подумал, что ему на всю эту защиту категорически наплевать: и без нее согласен работать; но вслух ничего не сказал, поскольку знал - чрезмерно экономный Директор сразу за это зацепится. В общем, они ударили по рукам…
И снова у Иван-Васильича хоть какой-то смысл в тусклой жизни появился, и снова можно было хоть о чем-нибудь помечтать. Естественно и козе понятно, на этой авантюре лично он не разбогатеет: львиная доля все равно расчетливому Директору достанется… Но и так, в случай ее удачного исхода, Иван-Васильич на довольно приличную сумму мог рассчитывать: с избытком хватило бы на самостоятельную поездку к внуку; да еще б на покупку подарков и мальцу, и невестке осталось…
