donbass.org.ua | авторы и тексты | прислать работу | другие ресурсы | гэстбук
НАХОДКА
Часть 10.
Когда Крутигайке подошла пора «собираться» в армию, он не стал в числе многих от этого яростно отлынивать (независимая армия сразу стала аппетитным объектом для лидеров вольнолюбивого движения – молодая же их часть, проходя действительную службу, одновременно должна была в прямом смысле нести на штыках в вооруженно-несознательные массы свет несокрушимо-понтерровских идей). Как раз наоборот, он рвался выполнить свой долг, но, поразмыслив, решил прийти туда не с тощим и пустым «вещмешком» новобранца, а предварительно пополнив его хоть каким-нибудь небольшим, но патриотически-героическим и - даже для зрелого мужа - весомым свершением. Благо и удачно-объективные условия в тот момент подвернулись…
Надо сказать, что у «верхнефедеративных» соседей после раскола Союза разные там вольнолюбивые процессы еще в более агрессивной форме проистекали. И если сама-то Нижнегородская Демократия в своем госдержустройстве как бы единой страной была, то у тех оно там - на «верху» - уж больно сильно «федеративной» кашей по их обширно-бескрайним границам размазывалось: ну, другими словами, даже после главного раздробления еще много всяко-удельных княжеств-ханств на неясно-конституционных правах внутри большой страны обреталось. А отдельных князьков так порыв вольного ветра увлек, что в дерзаниях своих не смогли они уже вовремя остановиться, не смогли у порога здравых понятий якорь сбросить – притормозить! Вроде бы, ясное дело: ну ладно - Союз развалили, так кто ж вам Федерацию даст на последние кусочки растащить? Бери «суверенитета» сколько хочешь, и в рамочках конституционного закона-порядка, в единой «верхнегородской» семье волю-то свою и распускай! А больше: ни-ни - плохо кончится! Так нет, нашлись отдельные умники в лице неразумного руководства Хозарского Автономно-Республиканского Княжества – прямо посередке Федерации независимое свое государство объявили! Ну, тут все страшно в Федерации перепугались, бросились с ними уговоры-переговоры вести, к уму-разуму и политической совести-чести взывать, льготы по подписанию нового федеративного договора гарантировать. Будь хозарские лидеры чуток поумней, да на этом так для всего небольшого народа руки можно было бы «нагреть» – на долгие годы их поколениям достатка за глаза хватило б!
Но куда там! - их уже центробежно-умственные силы из куце-узкого круга здравого смысла совсем далеко забросили: беспредельно безобразничать на своей территории откровенно они начали…
Перво-наперво, у военных, что там ранее квартировались, где-то хитростью, а где-то - и силой, пушки-танки с разным оружием мотострелковым отобрали-приватизировали: армию свою незаконно-хозарскую спешно создали-сформировали. Во-вторых, по дорогам железным, что на их территории в землю –вбиты-вкопаны были, проходящие паровозо-составы – совершенно «забесплатно» - останавливать-грабить начали. Ну а в-третьих, вообще, на соседей своих по границе, мирных, с пулеметами в руках нападать стали: добро их годами нажитое отбирать, людей живых ради выкупа большого в полон-неволю угонять. Нечего и говорить - осерчали «федералисты»…
Вначале неразумным хозарам они все ультиматумы двадцатичетырехчасовые ставили – вернитесь, дескать, немедля в федеративно-нормативное правовое поле! Но те сходу на их ультиматумы наплевали и, в свою очередь, на главной площади двадцатичетырехчасовые ритуалы-пляски со стрельбой-угрозами в адрес «Верхнегородской Федерации» организовали - перед главным каменно-идолом божества беспощадной войны. А дальше уж и совсем – понеслось, поехало! Короче, стали верхнегородские «федералисты» неразумным хозарам конкретно мстить, их вольные нивы с помощью танков, самолетов и прочей дальнобойной артиллерии огню до полного испепеления предавать. Паршивая война получилась: чтоб разом с ними покончить (ну, бомбу ядерно-самогонную на них там сбросить!), так нельзя – своих кругом поубиваешь; и, обратно ж, мнение там, понимаешь, мировое всякое. .. Демократические времена, как никак! Молниеносную операцию, типа грандиозного танкового сражения, тоже не проведешь: местности – с гулькин нос и, к тому же, сильно буграми пересеченная. В общем, началась вязко-тянучая по часовому времени, заурядная до банального отвращения партизански-локальная война: с двухсторонними засадами и машино-взрывами, неожиданными во тьме, нос в нос, лобовыми стычками и, как следствие, многолюдным обоюдоперерезанием горловых хрящей, а также вспарыванием мягко брюшинных тканей остро отточенными, как холодная бритва, автоматными штык-ножами. Правда, само собой, и бомбежки точечно-массированные применялись; но от них, в основном, как всегда недалеко-трудолюбивые (так и не понявшие совсем, что ж им там за «независимую свободу» или, скажем, «федеративно-конституционной возврат» предлагают) мирные хозаро-хлебопашцы чаще страдали. В результате, гробы в обе стороны потоком пошли, жены-дети солдат-партизан над могилками свежими ручьями заплакали…
Но отдельно-двухсторонние личности, уж как водится, даже громкую славу на горюшке людском приобрели, дивиденды в карманы свои щедрыми пригоршнями засыпали. Те, кто к хозарам из них принадлежал – титулами полководцев, князей и ханов себя наградили; те, кто к федералистам-начальникам – многомиллионную, халатно-украденную аммуницию (с большим облегченьем для груди) на убытко-военные потери списали-поспихивали, а потом еще и «трофеи» по домам в посылках отправили-развезли. Такая вот всеобщая смута в государстве Верхнегородском в тот момент приключилась…
Ну а при чем же здесь провинциальный и, к тому же сопливый по возрасту, сельский «нижняк» Петр Крутигайка? Да особо и ни причем: просто так решил, сам по себе, в данном конфликте немного отличиться, романтики военной понюхать. А на чьей стороне воевать – и козе понятно: главное только, чтоб супротив ненавистных «верхняков»! Дедушкины гены – полутанцора-полупартизана, – видать, молодому организму ночью спать не давали, руки его против давних обидчиков к оружию, как на марионеточной бечевке, тянули.
Да и подзаработать в окопах, чуток, можно было… По всем бывше-спортивным республикам хозарские эмиссары шастали: для пополнения рядов своей тающей на глазах армии наемников вербовали, неплохие гонорары в прочно-талерах недоумкам-желающим предлагали. «Говядина» для пушек - она всегда в цене была; и особенно - чужая, не в родном хлеве взращенная!
Но тогда коренное для идейного Петруши таки в других важных ценностях заключалось: участие свое в кровопролитном конфликте он чисто как бы генеральную репетицию измышлял - перед главным всеобще-вольнолюбивым походом на медово-«верхняцкие» территории!
Короче, Петя взял, да и в наемники записался. Автобиография его, кстати, весьма скромно и абсолютно об этом умалчивает. Что ж поделаешь! - не помазана служба «солдата удачи» миррой братской любви и немого почета в сердце мира людского, открыто его презирающего!
А потому, узнать о реальных «подвигах» юного Крутигайки на тайных тропах люто-чужой войны можно, лишь заглянув в несмываемые временем записи, вытравленные едкими чернилами жгучих переживаний - причем, в самых неожиданно потаенных углах его памяти-души. И вот, что их полная дешифровка, какому-нибудь непредвзято-любопытному собирателю предельно опостылевших для отдельных особей людского рода их же собственных, печально-биографических аргументов и фактов, вполне б откровенно – на ушко! - могла сообщить…
Первый этап лично-боевой операции для Пети прошел нормально: и контрактик он подписал, и две границы (одну – «федеративную», другую – «автономно-хозарскую») благополучно пересек. Что и говорить, были у хозаров, хоть и с помощью денег не малых, но вполне проходимые тропки через замочно-ключевые скважины безнадежных границ проложены. А вот потом…
Надо сказать, что в путешествие свое он не один хозарскими эмиссарами отправлен был: мелкими группами обычно «туда» народ переправлялся. Вместе с Крутигайкой еще два человека «двигались»: оба, по роду-племени, печняками были, оба, по духу, профессиональными борцами за абстрактно-мировую свободу являлись. Но для Пети «попутчики» обузы тяжелой они представляли – общались легко: ведь в родной его провинции диалект нижнегородский на пятьдесят процентов из печняковских словечек состоял. Да и взгляды всех троих почти полностью во всем совпадали: дружно, до зубовного скрежета, «верхняков»-завоевателей недолюбливали, дружно, до огненных слез, угнетенным хозарам сочувствовали. А как только на хозарскую территорию вышли, печняки свои «кепи» военные с золотыми кокардами из вещмешков подоставали и на головы их напялили - боевой вид приняли. Петя о подобном головном уборе - как-то и без задней мысли - воевать поехал, но отставать от печняков не решился; на одном из привалов из консервной банки ножичком жестяные «грабельки» вырезал, с помощью нитки с иголкой, к своей шапке-ушанке прикрепил…
А через несколько стремительных часов, так и не соединившись с главными силами отважных хозаро-партизан, Петина группа-«святая троица», в жутко полной тьме-неожиданности на засаду разведчиков-«федералистов» наскочила-напоролась!
Когда в туманной мгле рассвета в глаза резко ударил свет электрических фонарей, и их неожиданно окружили неясные, но вооруженные до зубов, с расписными - под стать боевому наряду дикарей сумрачно-бородатыми лицами - черные фигуры, и на чистейшем верхнегородском языке прозвучала команда: «Стой! Руки вверх!» – у Петра в душе молниеносно и некрасиво погасла, до сего момента несшая на своих лучезарных крыльях, вдохновенная романтика-мечта о предстояще-боевых подвигах. И под аккомпанемент небратски-недружественных пинков в нижние конечности толстенно-парашютными ботинками, связывания-заламывания за спину холодно-оцепенелых рук и затыкания помертвевшего рта с помощью тошнотворно-липкой ленты, наступило почти полное осознание сути, так чужеродно-вторгнувшего Петра в себя, неприветливо-реального ответвления жизни, в строгом соответствии с законами военного времени, массовой чумой поразившей-подмявшей под себя каждого индивидуума, имевшего глупый риск, по воле или неволе, ступить собственной ногой на богом проклятую неразумно-хозарскую территорию …
Потом их, с завязанными глазами, затолкали в какую-то земляную нору и продержали там до яркого рассвета. Посветлу, трио в полном составе было перемещено в стальной корпус броневика и под конвоем, с растрепано-личными вещами отправлено в расположение передовых позиций федералистов. И вот там уже с ними начались полные разбирательства-разборки…
Когда после комплекса сложных передвижений, солдаты наконец-то развязали повязку на Крутигайкиных очах, он увидел себя в маленькой комнатке блиндажа, сидящих обок с перекошенно-бледными лицами печняков, а также впереди за походным столом угрюмого федералист-майора с почему-то до боли знакомым лицом. Посреди стола, сбившись скудной грудкой, покоились их личные вещи, а на краю, дружно вряд, были расставлены все три бое-головных убора. Майор медленно обвел задержанных пристальным взглядом, словно пытаясь через потупленные их глаза заглянуть каждому в душу и оценить, на сколько бы могли потянуть, хотя и определенные давным-давно назад как бесценный божий дар, но совсем дешевые в данный момент, их никчемно-наемнические жизни.
- Так, с вами - все ясно, - процедил он, кивнув в сторону печняков, – а вот ты у нас, что за птица?
С этими словами, он подцепил на указательный палец шапку Петра и начал вращать ее вокруг пальца, ухитряясь при этом, чтобы в каждый момент остановки, самопально-жестяная «кокарда» своим нагло преступным видом била «военнопленному» прямо в глаза.
- Так ты у нас «нижнячок», что ли? – продолжил майор зловещий свой допрос.
И тут Петр, несмотря на трагизм положения хилых своих дел, отчетливым образом понял, где он видел раньше это суровое лицо: своими усами и бородой, а также выпукло карими глазами, майор был вылитой копией портрета нижнегородского вольнолюбиво-кумирного героя – самого Еруслана Понтерры! И, кроме того, вдруг в словах его даже слабый родной акцент почудился.
- А ты знаешь, какое у нас негласное указание насчет таких как ты в войсках существует? На месте без суда и следствия «к стенке» ставить! А ну, давай, подлюга сопливая, «колись»: как сюда попал, кто тебе в этом помощь оказывал!
Петя со страху, даже ненавистно-верхняцкий язык в полно-объеме средней школы вспомнил и тут же обо всем рассказывать начал. Правда, никакими особо военными секретами он не обладал, даже трудно произносимых имен хозаро-вербовщиков - и то не помнил; а весь смысл его нудно-сумбурной речи можно было бы свести к одной коротюсенькой фразе:
- Дяденька, отпустите меня, пожалуйста: я больше – никогда – ничего - не буду!
Выслушав Петин бред, майор, безнадежно-брезгливо поморшившись, грохнул ладонью по столу и рявкнул на него:
- Заткнись!
Затем, обернувшись к конвоирам, отдал приказ:
- Этих двоих (указывая на печняков) – в изолятор временного содержания доставить! А с этим (указывая на Петю) – сам разберусь! Выполняйте!
Произведя обратный процесс «упаковки», солдаты вытащили задержанных наружу.
Броневик, заревев мотором, унес печняков навстречу полного неясной неизвестности, но, очевидно-и-вероятно, нелегко-несветлого будущего.
А Крутигайку втолкнули в другую машину – на какое-то сиденье; затем, через некоторое время, дверца хлопнула, в машину сел майор, завел двигатель - по звуку (глаза-то были завязаны) Петр понял, что это – армейская легковушка – и они тронулись с места. Ехали довольно долго и молча – только майор мурлыкал-напевал что-то себе под нос, и, как Петру показалось, - из репертуара «народно-нижнегородских». Наконец, машина остановилась…
Майор вытянул его из кабины за шиворот и стащил повязку с остекленевших от плохих предчувствий глаз. Не смея оглядеться по сторонам, Петя, за спиной заслонившей полнеба фигуры майора, все же ухитрился разглядеть простирающийся в обе стороны лесной пейзаж: местность была пустынной, кругом не было ни души.
Майор - левой рукой - достал откуда-то из бушлата смятую Петину шапку, а правой, расстегнув на поясе кобуру, вытащил пистолет. Затем, бросив ушанку на землю, он спокойно передернул затвор и, глядючи как удав не моргающим взглядом, навел дуло прямо в посиневший от холода – а, возможно, и от других нехороших эмоций! – Петин неумный лоб. В этот решительный миг вся внутренне вырабатываемая организмом молодого человека влага вдруг резко сконцентрировалась в одном неожиданном месте и горячей струйкой медленно засочилась вниз по ноге, обильно скапливаясь в правом из походных его ботинок. А майор, сделав неуловимо резкое движение рукой, три раза подряд грохнул выстрелом над Петиным левым ухом, а потом, дважды подряд – над правым. Оглушенный, Петя свалился на землю как мешок. А майор, не давая ему опомниться, схвативши за воротник, подтянул его лицо к своему и на чисто «нижнегородском», обдавая слюной, прокричал:
- Что, гаденыш, не нравится? А ты разве не этого – свиста пуль над головой – хотел?! А то, что они мозги из дурных голов вышибают – подумать вовремя забыл?!
Резко оттолкнув Петю назад, на землю, он опять одной рукой схватил его шапку, зубами отодрал от нее «кокарду-грабельки» и подошвой ботинка с силой втоптал ее в землю. А саму ушанку, почему-то, нахлобучил на мокрую от холодного пота, с грязно свалявшимися волосами, недалекую Петину голову. Потом майор сунул в кобуру еще дымящийся дулом пистолет, поднял Петра на ноги, развязал ему вконец затекшие руки и - уже абсолютно спокойно - пробурчал:
- И что вам, подлюгам-понтеррюгам, неймется? Деда моего, нижнегородца коренного, еще в ту войну в спину застрелили… Такие как вы - только «батьковщину» нашу позорят… Давай, сопляк, вали отсюда! Вот там, за сопкой, война заканчивается: если повезет и больше ни на кого – ни на наших, ни на «ихних» – не нарвешься, к вечеру в безопасном месте будешь… Но мне на глаза – не попадайся! Святой истинный боже, в следующий раз - засушу!..
Опять же, не вдаваясь в излишние подробности - украдкой - ползучего исхода Петра Крутигайки с отвратительно опасных хозаро-земель, можно лишь констатировать его благоприятно-благополучное завершение. То есть через некоторое время, хотя и без копейки денег в кармане (хозарские «подъемные» бесследно исчезли еще в момент «задержания»), Петр объявился в мирных границах Нижнегородской же Демократии. Но сразу возвращаться бесславно в родную провинцию не захотел. Молодецкая гордость в нем опять поднялась и по-весеннему бурлила, а веселого хохота парнишек-товарищей – уж точно бы не перенесла! Еще месяца три Петр покрутился вдали от дома: ночуя, где попало, питаясь, как придется, - но, при сем при том, интенсивно подрабатывая и копя так необходимые ему денежки. По истечению заданного срока и обретению желанной суммы, он прежде отправился на центральный вокзал, где разыскал ютящуюся по залам ожидания небольшую колонию замызганных хозаро-беженцев, и, отчаянно поторговавшись, по дешевке купил у одноногого, явно «обкуренного» инвалида пробитую пулей и залитую всамделишней кровью настоящую федеративно-солдатскую книжку, а кроме этого - фальшивое – но очень высокого качества – удостоверение непризнанно-хозарского правительства, гласящее о лично-участии в освободительно-боевых и напряженно-героических, военно-партизанских действиях. После этого он с чистым сердцем приобрел долгожданно-обратный билет и на первом же встречном поезде домой уехал …
В родных пенатах Крутигайку, если и не под военный оркестр, то, во всяком случае, действительно со слезами на глазах, родные и близкие приветливо встречали. Каждый хотел ему мужественную руку пожать, каждый хотел его по крепкому плечу похлопать; и все, как один, с нетерпением рассказов о Петиных сумасшедших подвигах ждали. И дождались…
Ничтоже сумняшеся, как бы беря реванш за перенесенные в действительности и происшедшие с ним неприятные бое-ужасы, он обрушил на слушателей цельно-ведра своей лжи или, может быть, произвольно брехливой фантазии. Он врал о смертельно ночных засадах-стычках, о кинжальных обстрелах федеративных колонн, о захваченных лично им, Крутигайкой, в плен, а также убито-превосходящих силах презренно-трусливого противника – то бишь, «верхняков»-поработителей. Врал дома перед родными, соседями; врал в компании мрачно покуривающих, сочувственно покрякивающих сверстников-парней и, от ужаса закатывающих глаза, по-сельски тугощеких красавиц-девушек; врал на сходке членов молодежного «синдиката», где, под пение государственного гимна, торжественно передал на вечное хранение в уголок бессмертно-понтерровской славы раздобытые «на войне» «боевые трофеи»…
В армию Петр ушел через пышно-сельские проводы, таща за собой далеко клубящийся, но непыльный шлейф репутации «резко»-патриотичного парня и приятно звучащее для его слуха - то ли кличку, то ли псевдоним – ну а, в общем, скорее, друго-собственное имя: «Хозар»!
Там, куда его служить отправили – в аэро-десантный батальон им. Е.Понтерры – большая нужда в вольнолюбиво-сознательных парнях была. Доктрина военно-политическая просто на глазах менялась, а с нею вместе - и образ новейше-потенциального противника-врага решительно по-другому вырисовывался.
Правда, пока все это полнейшей военной тайной было: даже среднему командному составу ее не раскрывали, а потому, каждый в армии мог по-своему данно-темный силуэт чувствовать-представлять. Для Хозара здесь тоже большой дилеммы не было. Хоть время немного и сгладило пережитые им хозарские приключения, но кого-кого, а отпустившего его оттуда живым непонятного федералист-майора Петя-Хозар до сих пор - ну никак! - не забыл… Более того, за свои униженные оскорбления он по-прежнему ненавидел того лютой ненавистью и, возможно поэтому, дал навеки себе непоколебимо твердое слово: в любой удачный момент «сушить» наповал «федералистов-верхняков» - повсюду и где придется! Впрочем, если здраво рассудить, конечно, «верхняки», с геополитической точки зрения, представляли бы собой весьма неудобного противника. Потенциал-то свой – мегатонно-самогонный с ракетами - ума у них большого хватило на компоненты не распилить. И потому сражение с ними, наверно, бой комара с великаном напоминало б: на одно ладошку положили, второй – сверху прихлопнули! Но в генеральном штабе нижнегородском подобные бредни не пресекались: во-первых, в любой армии не рассуждать, а приказы выполнять принято; а во-вторых, на учебных картах, с флажками и указками в руках, любого потенциало-противника можно безбоязненно (и само-главное, со своей стороны – абсолютно бескровно) в любых количествах «засушить»!
Сама служба Хозару не в тягость была. В основном, учебно-боевой подготовкой занимались: ну там, оружие приходилось изучать, приемы рукопашного боя, дело парашютное. Прыгать по-настоящему с самолетов - не прыгали: авиаспирта не хватало; в основном, так - все больше с десятиметровой учебной вышки.
Поначалу, как водится, «старички» на него наезжали – воспитывали! Но потом как-то один к нему подошел, членом молодежно-понтерровской организации представился.
- Правда, что ты там, у хозаров, воевал? –спросил.
Вечером на общее собрание «старичков» пригласил, подробнее все рассказать заставил. Опять пришлось Хозару враки сочинять, сказочки о небывалой бывальщине рассказывать. Про «контракт» наемнический он все же, на всякий случай, умолчал – чисто идейным добровольцем представился. Он и сам одно время, правда, побаивался: а вдруг хозаро-вербовщики за сорванный «контрактик» достанут?
Но время шло, хозарское войско нижнегородские «федералисты» постепенно в пух и прах разгромили, а оставшиеся от него в живых, от спецслужб в бегах, по всему миру беспредельно рассеялись – от сочувствующего им Дикого Запада, до находящегося с ними в кровном родстве Раскосого Востока; не до каких-то там сопливых Крутигаек им, совсем по барабану, было!
В общем, «старички» его в дальнейшем уже не сильно притесняли и, даже можно сказать, под защиту своего «могучей кучки» допустили…
Потом, когда Крутигайка сам уже «старичком» стал, то он «молодняк», в свою очередь, строго, но справедливо воспитывал. А тут как-то нижнегородские генералы совместно-военные учения с Диким Западом провели – естественно, за их прочно-милитаристский счет. Вот тут уже по-настоящему прыгнуть Крутигайке с «живого» самолета довелось. И еще он чем-то на учениях отличился: во всяком случае, после них Петру звание «капрала» присвоили. С той поры он уже не на птичьих правах «молодняком» командовал: добивался, чтобы его подчиненные во всем на отличников боевой и вольнолюбиво-политической подготовки «тянули». Ну, они и так на него, затаив дыханье, смотрели, с дрожью в губах тайком его прозвище – «Хозар» - произносили! Сам Крутигайка, основательно подразмыслив, имидж-то свой несколько изменил: о подвигах псевдобоевых не распространялся, на расспросы о хозарском восстании не отвечал - так, иной раз: «Ну, было дело …» – загадочно протянет. Но уж если кого-то из рядовых солдат припереть к стенке за нерадивость случалось, тому он с каменным лицом: «А знаешь, как вражеские пули над ухом свистят?» – говорил (видать, надолго грохот-свист майорских выстрелов в ушах у него затаился).
Короче, когда Крутигайка «срочную» отслужил, и командование ему «в кадрах» предложило остаться, он выламываться – цену большую себе набивать - не стал, а быстренько на все согласился. Вначале ему звание «унтер-офицера» присвоили, инструктором по огнестрельно-боевой подготовке назначили. А потом, и вообще, удача «унтеру» Петру в руку приключилась…
В тот период, когда чиновники «госдержстроительством» в ускоренном темпе увлекались, сплошь и рядом много ново-охранных структур в спешном порядке создавалось. Ну, ясно дело, в государстве ж, кроме внешне-подлых, в обязательном порядке и свои, внутренне-родные, враги, как пить дать, должны обитаться: ведь без них – какое ж оно, вообще, независимое, на фиг, государство? И активная борьба вестись должна тут не на жизнь: на полную всех, понимаешь, погибель!
Петр давно уж на хорошем счету у военных спецслужб состоял; много, с их профессиональной точки зрения, положительных качеств у него было: из вольнолюбиво-сознательной провинции родом был, госдержязыком в полном совершенстве владел; отличником боевой подготовки являлся; а, кроме того, по не подтвержденным - лишь на основе гуляющих слухов! – оперативно-секретным данным, в «горячем» конфликте незаконно-локальном участвовал (то ли - террористом, то ли – боевиком) – в любом случае, как против типов подобных бороться должен знать– лично на себя их волчью шкуру с такими же звериными повадками якобы примерил… Ну и, с учетом вышесказанного, перевели Петра по службе во вновь сформированный аэромобильный спецотряд сверхбыстрого антитеррористического реагирования, или АМСОСБАТР, по-военному. Здесь его уже в старшие унтер-офицеры произвели, командиром группы назначили; но также и родное имя с отчеством забыть заставили: приказ только по кличкам зваться на новой «фирме» существовал. Вот тут-то Крутигайка уж окончательно в «Хозара» перекрестился!
А дальше, финансируемая в основном на деньги неплатежеспособных налогоплательщиков, для спецпарней из группы Хозара началась сурово-будничная жизнь; жизнь - полная учебно-показательных тревог и настояще-драматических волнений. Волнений, в основном, по поводу того, что - ну никак! - в реальном бытии сверхвнутренние подлые враги замышлять, ровным счетом, ничегошеньки не хотели, а терракты, хоть какие-нибудь, проводить – либо боялись, либо, просто-напросто, очевидно-постыдно ленились. Поэтому в последнее время «спецпарней», в основном, для «налетов» против коммерческих фирм тренировали-использовали. Ну, «настучит» кто-нибудь на своих назойливо-конкурентов, чтобы сделку невзаимовыгодную сорвать, в органы налоговые, а спецотряд – он тут как тут: мощной бронетехникой ходы-выходы блокирует, двери-сейфы офисные прикладами автоматов разбивает, деловых сотрудников в новых смокинго-пиджачках носом вниз в коридорную пыль укладывает. А налоговые барышни, на шпилько-цыпочках через их повергнутые ниц тела перескакивая, под прикрытием спецпарней в черных масках, папочки с документами из взломанных сейфов изымают-вытаскивают. Может, с одной стороны, для такой мощной спецструктуры все оно и полная чепуха, а с другой – как бы и выгода: личный состав не сильно разбалтывается, и «хозрасчет» какой от данных спецопераций в казну отряда капает-перепадает...
Ново-выкрутасы Счетовод-Премьера с чужеродным «аспеданто» спецпарни, вообще, и лично Хозар, в частности, восприняли вполне нормально. Главное для них, что политдоктрина, с внутри–внешне-вражескими ориентирами, нисколечко не переменилась. Они, ведь, и сами в силу полной скрытности основного рода деятельности на родном языке почти и разговаривать-то разучились. И вообще, жесто-знаками по-новому уложению общаться: значит, еще строже профконфиденциальность соблюдать. А враг – он всегда такой: никогда по-мирному не дремлет, всегда чего-нибудь секретно-подлое словить-подслушать норовит!
Порядок вещей, вроде бы, для Хозара не так уж плохо по новой жизни складывался: и начальство военное нормально относилось, и подчиненные спецпарни командира своего уважали-любили. Но, как ржавый гвоздь, внутри него постоянно сидело, временами под душу покалывало, - комплексом неосуществленно-героического поступка называлось: за все время службы, не то что там кого-то «засушить», даже морду никому из «верхняков» толком – до пуска гнилой крови - набить не удалось!
И потому приказ о неотложном вылете спецгруппы – освободить захваченно-«раскосых» – воспринят был Петром-тире-Хозаром, как сладко-нежный перст, решившей наконец-то приголубить, изменчивой красавицы-судьбы…
