donbass.org.ua | авторы и тексты | прислать работу | другие ресурсы | гэстбук
СОРОК ДНЕЙ
II.НЕОЖИДАННОЕ «НАСЛЕДСТВО»
Через пару дней после похорон позвонили с отцовской работы и попросили меня (и, как потом выяснилось, выбор был крайне удачным!) ключ от рабочего стола принести: ну, чтоб замки не ломать, а заодно - посмотреть, не осталось ли в нем для нашей семьи чего-нибудь личного или ценного…
Придя на следующий день в офис, я - сквозь «чистилище» тяжелых «кодированных» дверей (мастера-проектировщики, очевидно, их с чертежей подземных жилищ бесноватого фюрера слизали) и строго бдительных «архангелохранников» – был, наконец-то, допущен в сеи райские пенаты. Сотрудники подвели меня к письменному столу, деликатно оставив с ним наедине; и я, посидев немного в удобном отцовском кресле, ключом, найденным в кармане его «рабочего» пиджака, открыл замки ящиков. Меня всегда поражала проскакивающая в отце «двойственность» некоторых житейских подходов – ну, к примеру, в хранении собственных вещей. То, что должно было находиться на «поверхности» и быть открытым для постороннего глаза, – всегда находилось в идеальном порядке, расставленным строго по нужным местам; то же, что было скрыто «внутри», - наоборот, пребывало в состоянии жуткого хаоса. Не представляло исключения в данном плане и рабочее место отца. Это я понял сразу же, как только выдвинул ящики: небрежно запихнутые папки-досье, беспорядочно набитые бумагами, щедро рассыпанные канцелярские принадлежности.
Но… но сказанное относилось к двум верхним ящикам, а третий, самый нижний, чем-то от них отличался: подсознательно до меня дошло, что именно в нем хранились «личные» вещи отца. Подумав немного и переборов странно нахлынувшее волнение, я начал в них разбираться…
Конкретно, ничего особенного там не было: две детские игрушки (или два подарочных сувенира?) – рождественский пластмассовый колокольчик и пластмассовая модель пузатого «Боинга»… Да пара конвертов: один - чуть побольше, другой - чуть поменьше, не запечатанные – они-то и привлекли основное внимание. Даже мысль шальная промелькнула (наверное, как следствие всех этих дурацких «мыльных опер»): сейчас вскрою конвертик, а там завещание на миллион, или хотя бы «тыщ» на сто зелененьких - как крокодил Гена! - североамериканских долларов. Правда, я ее сходу подавил – ни к чему нам глупые мечты: батя-то идейно-убежденный «бессребреник» был! Но любопытство все равно не отпускало, и я – почему-то затаив дыхание - полез в большой конверт, откуда, к своему несказанному удивлению, извлек десятка полтора писем - хотя нет, скорее записочек - написанных аккуратным, полудетским почерком, причем совершенно не по-русски! После непродолжительного просмотра данной корреспонденции, мой не слишком успешный опыт общения с иностранными языками в школе и институте подсказал: написано по-английски. Прочитать вот так - прямо с листа - я не смог: в аспирантуре-то на немецком «специализировался»! И для моих «литературных» знаний данного аскетически-холодного и, я бы сказал, «дубового» наречия, как нельзя удачнее подходила заезженная анкетная формулировка типа: «читаю и перевожу со словарем»… Поскольку словарей под рукой не было, то я решил оставить подробное ознакомление с содержимым записочек на более позднее время - так сказать, «на десерт».
Содержимое второго конверта было куда «приземленным», но не менее удивительным: три квитанции на отправку заказных бандеролей. Две в - «облцентр», одна - на родину отца, в Южногорск, где до сих пор проживали мои дедушка с бабушкой; которые, кстати, из-за своего преклонного возраста и соответствующего состояния здоровья на похороны приехать не смогли. Трудно им было уже преодолеть на поезде расстояние в несколько тысяч километров, а на самолет сейчас, сами знаете, денег не напасешься. Поэтому от «южногорских» родственников хоронить отца, как я вскользь упоминал, приезжал его младший брат – мой дядя Слава. По штемпелю я определил – отправка состоялась недели за три до смерти, но особое удивление вызывали фамилии «адресатов»: все они были женскими! «Черниковой А.Е». и «Овечкиной В.И». – в наш облцентр; «Скворцовой Н.В.» – в Южногорск…
И еще - на каждой из квитанций, по-видимому, чтобы избежать возможных претензий, рукой бдительного работника почты была сделана отметка о содержимом отправленных бандеролей: «рукопись»! Вот тут я и «упал»…
Но, не подав виду, забрал всю эту чепуху и, отдав сотрудникам ключи от стола (со своими коммерческими тайнами пусть разбираются сами – нам хватит личных!), приветливо со всеми распрощался и быстренько оттуда ретировался: не нравятся мне фирмы-бункеры за семью кодированными замками! Всё время кажется, что как по телевизору - налоговая милиция в черных масках с автоматами вот-вот нагрянет; или как в кино - трудовой народ, под залпы «Авроры», с граблями и лопатами имущество свое экспроприировать придет: в обоих случаях чувствуешь себя неуютно!
Естественно, дома я ничего о своих находках не сказал, да и мама, как я понял, ничего от моего похода на работу не ждала: считала, видно, что у отца от нее никаких секретов нет…
А меня все это время любопытство просто глодало. Даже стыдно немного стало: ну, совсем как девчонка!
Вечером, еле дождавшись, когда мама с Машкой спать улеглись, я тихонько пошел на кухню и при свете настольной лампы предпринял попытку записки прочитать. Не знаю, сколько времени я их «промусолил», но когда с английским разобрался, то еще больше в их русском смысле запутался… На обычную любовную переписку это не смахивало – хотя, темы высокой любви и дружбы непременно присутствовали. Но, скорее, записки вызвали у меня ощущение, будто две «подружки» переписываются. То, что листочки писаны одной из «квитанционных» женщин, для меня было ясно, как божий день! Да и то, что второй «подружкой» отец являлся, сомнению тоже не поддавалось: в тексте «женских» записок попадались места со ссылками на известную мне - уж поверьте! – его «биографию».
Интересно, кто ж это моего замкнутого «батю» на такие лирические откровения «подраскрутил»: больно уж всё на него не похоже было! Конечно, если бы у меня на руках вторая «половинка» переписки, отцовская, присутствовала, то она, безусловно, всё и просветила; но пока - оставалось блуждать исключительно в пустыне жалких своих домыслов… В итоге, так меня «петербургские тайны» за нутро зацепили, что я, положив руку на квитанции-записочки, клятву себе дал: разгадать всё до последней самой запятой! И даже план дальнейших действий, решительных, в мозгу воспаленном созрел – ну очень даже! - изощренно детальный…
Наутро, сообразно данному плану, я поскакал в почтовое отделение, прихватив с собой свято принявшие мою присягу квитанции. На почте работала моя бывшая одноклассница Нинка Супрун… Когда-то нас связывали крепкие узы дружбы, а в девятом классе, на школьной вечеринке, мы даже греховно целовались. Но чувству нашему не суждено было перерасти в нечто большее, дорожки наши разошлись: Нинка решила не обременять себя дальнейшим накоплением 6есполезных знаний, а пойти, так сказать, по супружеско-материнской линии. В восемнадцать лет она выскочила замуж и на данный, самый свежий по времени момент, успешно воспитывала двух детей, а заодно и своего непутевого разгильдяя-мужа. Вот эту достойную женщину я и решил использовать для тактического обеспечения первой стадии своей «разведоперации».
При встрече мы, как водится, обменялись взаимными возгласами-комплиментами, шутливо расцеловались… Ну, естественно, Нина выразила мне свои сочувствия: оказывается, она даже на кладбище присутствовала, но я ее в суете не заметил. Короче, после соблюдения всех дипломатических процедур, я просьбу ей (в слегка замаскированном виде) и изложил: дескать, найди мне полные адреса вот этих вот «товарищей», а то надо им еще кое-что отправить – отец не успел, - а в суматохе координаты куда-то затерялись. «Нет проблем! - утешила подруга дней моих суровых. - Зайди к концу дня».
Ну, так я и сделал… Зашел – и не с пустыми руками, а, как водится, с коробкой шоколадных конфет и бутылкой шампанского. Надо же хорошим людям маленькие праздники - хоть иногда - устраивать! Нина особо ломаться не стала, подарок мой приняла, – видать, не сильно их жизнь на почте баловала! - а в обмен вручила мне написанные на тетрадном листочке в клеточку, столь вожделенные мной, подробные адреса - с полными именами их обладателей: Черникова Алёна Евгеньевна, Овечкина Валентина Ивановна, Скворцова Надежда Васильевна…
Итак, заочное знакомство наше, можно считать, состоялось, благодаря чему, расследования имели под собой вполне реальный фундамент для перехода к их следующей фазе.
На другой день в институте, улучив момент, когда на кафедре не очень много людей болталось, я позвонил в справочное бюро и попытался узнать: являются ли граждане Черниковы и Овечкины абонентами узла связи нашего облцентра с соответственно присвоенными им шестизначными телефонными номерами? После некоторых уточнений, не слишком милый женский голос мне ответил: «Черниковы – пятьдесят семь-восемнадцать-пятьдесят четыре, Овечкины – телефона нет!» Ну что ж, почин был положен… Я тут же, спонтанно, набрал названный номер телефона. Какое-то время гудки в телефонной трубке звучали вхолостую – я уже хотел, было, ее положить, - как на другом конце линии ответили и (на этот раз приятный!) женский голос произнес:
- Алло, слушаю…
- Здравствуйте, Алёна Евгеньевна! – наугад выпалил я, но тут же был прерван телефонной собеседницей.
- Нет, нет, это - её мама. Алёна на работе.
- Вы меня извините, пожалуйста, мне по служебным делам рекомендовали к ней обратиться, а телефон дали только этот. Вы не смогли бы дать мне ее рабочий телефон? - сымпровизировал я.
- Конечно, пожалуйста! – и очередная цифровая комбинация приблизила меня к заветной цели...
Голос Алёниной родительницы навел меня на некоторые размышленья: в нем не было дребезжащих старческих интонаций и, чем-то даже, он напомнил мне голос нашей собственной мамы. Следовательно, они были ровесницами? И получалось - если взять несложный интеграл из данно-недифференциального уравнения! - что и мы с загадочной Алёной в одно и то же время в детский садик ходили! Да-да-да, чем дальше в лес - тем больше дров…
Звонить Алёне я решил из автомата: неизвестно еще, какого содержания - для ушей моих коллег по кафедре - разговор получится. Спустившись в вестибюль, на фоне удачного студенческого «бедлама», я, с помощью разболтанного номеронабирателя, предпринял очередную попытку произнести волшебное слово: «Сим-сим, откройся!». И дверь в «пещеру» приоткрылась… На этот раз почти девчоночий голосок, но очень солидно, изрек:
- Да-да, Луговская, слушаю!
- Здравствуйте! Пригласите, пожалуйста, к телефону Черникову Алёну Евгеньевну!».
- Здравствуйте! Ну, это я – Алёна Евгеньевна. Черникова – моя девичья фамилия. А с кем, извините, я говорю?
- Это вас Павел Василенко беспокоит, сын Алексея Павловича... О чем-нибудь говорит?
На другом конце провода как-то смущенно замолчали и, мне показалось (если, конечно, это можно уловить посредством кабельных линий и высоких телефонных технологий), даже слегка покраснели.
- Да, да, вообще-то, наслышана… А в чем, собственно, дело?
- Ну, дело в том, что несколько дней назад отец умер…
- Как умер?.. – растерянно ошеломленным голосом произнесла трубка, и наступило молчание, которое – готов поклясться! – вот-вот должно было разрешиться звуком барабанящих по микрофону печальных слезинок.
Но собеседница, очевидно сделав над собой приличное усилие, довольно спокойно произнесла:
- Извините, Павел, мне надо всё как-то «переварить». Очень прошу: перезвоните мне, пожалуйста, в конце рабочего дня…
Через пару часов я так и сделал.
На этот раз голос Алёны звучал бодрее. Я понял, что на другом конце провода со смертью отца уже вполне смирились, – и сразу перешел к изложению сути дела:
- Скажите, Алёна, Вы получали от отца бандероль с рукописью? А записочки на английском языке – они ваши?
- Вы их нашли – слава богу! Так не хотелось, чтобы они в руки чужие попали! А рукопись пришла: к маме домой извещение прислали… Хорошо, что муж ничего не узнал!
- Алёна, я рукопись отцовскую хочу прочесть. Поэтому в духе времени «бартер» вам предлагаю: ваши записочки – на рукопись отца. По рукам?
- Согласна! Что в ней, я и так знаю. Хранить дома небезопасно… Впрочем, в тексте вроде бы все завуалировано, но нельзя думать, что кругом одни дураки. Отцовскую часть переписки тоже отдам – маме своей, надеюсь, ни рукописи, ни писем не покажете?
- Замётано, не волнуйтесь! Сам понимаю. Когда и где встретимся?
- Давайте завтра – полшестого - на центральной аллее у «Макдональдса». Меня там муж всегда после работы встречает - в шесть. Полчаса нам за глаза хватит!
- Что ж, нет проблем. До встречи!
И опять наступил следующий день, и выдался он у меня относительно свободным – во всяком случае - ничем не перегруженным. Поэтому я решился убить сразу двух зайцев: съездить еще и по адресу «нетелефонизированной» гражданки Овечкиной: разведать, как обстоят дела с еще одной рукописью. А заодно - скоротать до половины шестого время. Давал о себе знать синдром «предстартовой лихорадки» – уж больно мне не терпелось встретиться с Алёной!
В смысле «убиения» лишнего времени, поездка к не менее загадочной Валентине Ивановне была сущим кладом: микрорайон «Цветочный», в котором она проживала, лежал в такой отдаленной периферии облцентра, что на поездку из моего родного городка в «колыбель» области и то уходило гораздо меньше времени. Но «главный менеджер» всех складывающихся на земле попутных обстоятельств как всегда бесцеремонно внес свои личные коррективы в мои радужные планы; и поэтому с первым «зайцем», выражаясь языком современного студенчества, у меня получился «полный облом»…
Когда после долгих и нудных блужданий в «цветочной Тмутаракани» среди абсолютно идентичных девяти- и двенадцатиэтажных порождений мрачного гения современной архитектуры (невообразимую нумерацию которых произвели настолько же «черные» юмористы-коммунальщики), я, наконец-то, наткнулся на нужный дом, а потом, из-за неработающего лифта, на своих двоих, с высунутым до колен языком взобрался на предпоследний этаж и позвонил в дверь квартиры Овечкиных, на мой «сигнал» абсолютно никто не среагировал. Вне себя от досады, я долго давил несчастную кнопку дверного звона, пока оглушительный трезвон не «достал» обитателей соседнего жилища. Дверь справа слегка приоткрылась, причем ровно настолько, чтобы можно было услышать, как из этой щели недовольный старушечий голос пробурчал: «Ну, чего ты шумишь! Нет Валюхи-то дома. Она вчера на неделю к сыну в армию уехала… Проведать!»
Тут же дверь прочно закрылась, дав тем самым понять, что дальнейше-речевой контакт совсем безнадежен…
«Ладно, фиг с ним, - адекватно решил я, - попытаем счастья через неделю!» К тому же, хоть какой-то результат из неблизкой поездки получился: судя по тому, что мне сказали про ее сына, Валентина Ивановна – ну явно!- не ходила со мной и Алёной в «детсадик». И это меня, хоть намного, но разутешило…
Минут за десять до назначенного времени я появился на центральной аллее у сияющего своими гигантскими инициалами и столь же заманчивыми витринами «Макдональдса».
У аппетитного символа североамериканской цивилизации всегда толпился народ. Посасывая через трубочки «колу», сновали школьники; сидя на лавочках, солидно поедали свои «бигмаки» студенты-старшекурсники; а через кристально-ослепительные окна вожделенного заведения было видно, как за уютными столиками «ресторанного варианта» гордо восседали, окруженные своими «чадами и домочадцами», представители зарождающегося «среднего» класса. А еще по аллее бродили всякие «разночинцы»: дедушки с бабушками, школьники и студенты победнее, и просто те, кому свой личный «фитнес» был куда дороже, чем изобилие заморских яств. Чтобы окончательно не смешаться с толпой, я выбрал позицию в конце аллеи и, насколько позволяли приличия, выпятил большой, что называется «формата А-четыре», конверт (позаимствованный тайком у секретаря нашей кафедры для большей, так сказать, наглядности): в него я положил продукт «грехопадения» Алёны. Оглядывая с ног до головы мелькавшие мимо молодые особи противоположного пола, я пытался угадать, кто из них спешит ко мне на «встречу», и заодно прикидывал в уме, насколько будет соблюдена пунктуальность. Но неожиданность всегда подкрадывается к нам с тылу: спустя лишь пять минут по истечению назначенного срока, меня легонько потянули за рукав и голос, уже знакомый мне по телефонной трубке, полувопросительно-полуутвердительно произнес: «Павел?»
Обернувшись, я прямо перед собой увидел симпатичную, очень модно одетую молодую женщину, внимательно смотревшую на меня; при этом ее огромные карие глаза, казалось, излучали симпатию и печаль одновременно. Беглый осмотр её внешнего вида меня удовлетворил. Даже мысль кощунственная мелькнула: «Старик мой, оказывается, в современных женщинах разбирался!». Конечно, я тут же поздоровался с Алёной и предложил, пока время позволяет, немного по аллейке прогуляться. Перекинувшись парой дежурно-вежливых фраз, мы как-то незаметно, перешли на «ты», и разговор наш пошел живее – собственно, говорила в основном она.
- Два года назад, сразу после института, меня на фирму, где твой отец работал, устроили – там мы и познакомились. Не буду тебе всех деталей рассказывать: рукопись неинтересно читать будет. Понимаю, конечно, ты мое поведение осуждаешь, а может быть, - подсмеиваешься надо мной, но это твое право. Просто так моя жизнь складывалась. В доме у нас постоянно друзья родителей вращались – и я, маленькая, всегда вместе с ними… И было мне ужасно интересно их разговоры взрослые слушать, и на красивых умных дядей глядеть. Вот тогда, вероятно, и сформировался во мне интерес к зрелым мужчинам – с ровесниками, почему-то, было скучно. И вечно я в папиных сверстников влюблялась: то в учителей в школе, то в преподавателей в институте… А самой первой моей любовью – это когда мне пять лет исполнилось – киноактер Игорь Старыгин был. Помнишь - в «Трех Мушкетерах» играл? Мы даже письмо вместе с мамой о моей любви написали. Но увлечения мои вполне невинный характер носили…
Причем, по складу характера, я не «тургеневской барышней», а, скорее, мальчишкой была; все на велосипедах и мопедах гоняла. А как меня мое женское начало тогда угнетало!
Так вот, о твоем отце… Конечно, он меня покорил: выглядел таким сильным, спокойным, уверенным в себе и, при всем при том, очень добрым к людям. А потом, когда у нас переписка началась, начитанностью поразил. Да и меня ко многим авторам интересным «приобщил»: некоторые просто открытием стали. И еще… большим романтиком оставался. А романтика, сам знаешь, для женщин в наше время – такая редкость!
Ну, что сказать? Не знаю, понял ли ты из моих писем, насколько серьезно я была твоим отцом увлечена? Бросить всё и убежать с ним на край света мечтала – да, да, не улыбайся! Но он старался мои чувства сдерживать… Ну а потом, когда замуж вышла, о близости с твоим отцом уже и речи быть не могло. Почувствовала, не смогу предать мужа: ведь он так меня любит и столько для нас с сынишкой делает! Кстати, рукопись «взаимоотношения» - по протяженности - примерно до середины описывает; и многие письма в нее не вошли, но конец её - вполне логичный, не придерешься. Впрочем, больше я ничего комментировать не буду… Ты уже большой мальчик, сам в своем отце разберешься...
После этих слов мы, как разведчики, быстро обменялись пакетами. Алёна вручила мне сверток с отцовской рукописью, а я - отдал конверт драгоценных записочек, который тут же исчез в её элегантной сумочке…
В дальнем конце аллеи остановилась «иномарка». Из нее вышел высокий парень с малышом на руках. Собеседница моя встрепенулась:
- А вот и счастье за мной на лихом коне прискакало: муж и сыночек мой, Витенька… Ну, а чтобы ты уж совсем обо мне плохо не думал, сообщаю: муж – мой ровесник. Вот так-то, Павел Алексеевич...
И, кивнув на прощанье, она к ним туда поспешила. Некоторое время я еще провожал ее взглядом, мысленно отмечая: «Ай да батя!»
А поворачиваясь к семейному трио спиной, заметил, как паренек, поглядывая в мою сторону, что-то у Алёны выспрашивал. Не знаю, что она там ему сочинила… Впрочем, меня их разборы не сильно уже волновали. Главное было выполнено: я добыл желанную рукопись!
И поздним вечером в общежитии, дождавшись пока угомоняться мои шумные соседи, я сварил себе крепкий кофе, разложил на столе листы бумаги, исписанные отцовским четким (в школьные годы он еще застал времена перьевых ручек, чернильниц-непроливаек и уроков «чистописания» - с получением линейкой по голове от строгих наставников-педагогов) почерком, и не только с головой, но и всем своим телом нырнул-погрузился в чтение…
