donbass.org.ua | авторы и тексты | прислать работу | другие ресурсы | гэстбук
Точка Зет
(окончание)
Скоро здесь появится ещё один невыносимый персонаж, антигормональная мать (вернее, земное её воплощение), пока же остановимся на расхождении вымысла с действительностью. Я сомневаюсь в том, что когда-нибудь мне удастся написать что-либо равное в популярности “ТД”. Рассказ мне пришлось распечатать в нескольких экземплярах, поскольку желающих прочесть его оказалось слишком много, и всем не терпелось, и все желали узнать, отчего распался мой союз с Принцессой. Этого рассказа ждали, - но ждали появления самого рассказа, отнюдь не его содержания. В сущности, я удовлетворил запросы незнакомых мне людей, разделивших мою точку зрения относительно микрорайона “Текстильщик”. Сами жители микрорайона остались недовольны моим творчеством, и это ещё мягко сказано. Помню экземпляр, где рукою Принцессы было тщательно выделено, где написана чистая правда, а где – вымысел, появившийся в моей собственной голове. Там никто особо не разбирался в том, что рассказ в частности, и литература вообще – целиком и полностью чей-то вымысел. Населением “Текстиля” рассказ “ТД” воспринимался, чуть ли не документальным произведением, - и поэтому легко представить моё удовлетворённое состояние, когда мне позвонила мать Принцессы, и спросила, зачем в рассказе я убил её дочь дважды, в самом начале, в кафе на окраине города, и в конце, когда взорвал переполненную прихожанами церковь. Это ли не мечта писателя-реалиста?! Впрочем, каким это образом по её словам Принцесса в рассказе погибает, дважды я так и не понял: на первых страницах рассказа погибает совершенно незнакомая мне девочка, просто я хотел показать, как много таких принцесс можно найти в одном-единственном отдалённом районе большого города. Ещё меня удивил факт, что в микрорайоне “Текстильщик” кто-то умеете читать, за исключением студентов филологического факультета (такой феномен там встречается).
Вернёмся к хронологии. На первых порах наших встреч проблем было, собственно две: моя бывшая жена, которая не торопилась съезжать с квартиры (вместе мы прожили в ней около трёх лет), и антигормональная мать (пусть это будет чемберленовским ответом, у меня нет никакого желания придумывать ей новый псевдоним). Моя бывшая лучшая половина выглядела временным явлением, в тридцать девятый раз собиралась уезжать на историческую родину. Мать Принцессы смотрелась более чем долговечно. Портрет её, пусть скверный, можно найти в рассказе. Технически мать принцессы именуется обычно королевой, - у меня рука не поднимается назвать эту особу королевой. Впрочем, она в неплохой команде, - точно также я не могу назвать отца Принцессы королём.
Я не стремился искать какое-либо совершенное средство для борьбы с антигормональной матерью. Я настолько потерял голову с Принцессой, что её мать казалась мне лёгким недоразумением на пути нашего (с Принцессой, а не с её матерью) счастья. Помню, как долгое время антигормональная мамаша называла меня “молодой человек”, хотя имя моё в тех кругах упоминалось довольно часто. “Молодой человек, постарайтесь, чтобы моя дочь вернулась домой не позже одиннадцати”, - это я также помню более чем хорошо. Остаток социалистической действительности? Какое там! Антигормональная мама также набивала цену своей дочке. Не так, однако, усердно, как церковное окружение Принцессы. Для антигормональной родительницы все порочные пятна её ребёнка были раскрытой книгой. А что тут такого? У других дети ни хуже и не лучше. Все так живут. Возможно, мнение матери Принцессы есть скрытое проявление вины за собственного ребёнка, - во всяком случае, я очень сильно на это надеюсь. В развращении Принцессы, рано созревшей и также рано раскрывшей для себя все прелести половой жизни, её мать приняла ничуть не меньше участия, нежели многочисленные любовники её высочества, пришедшие на период полового созревания доброй русоволосой девочки. Если с двенадцати лет пичкать ребёнка качественными иллюстрированными изданиями вроде “Спид-Инфо”, трудно рассчитывать на его целомудрие в недалёком будущем. Подобная периодика в доме Принцессы встречалась буквально на каждом шагу, кощунственно сочетаясь с православной литературой, поставляемой отцом её высочества и другими официальными лицами. Вы всё ещё убеждены в том, что место судьи не может быть вакантным в подобной ситуации?..
Бог с ними, пусть живут дальше. Я лишь пытаюсь законспектировать процесс создания сорокастраничного рассказа собственного производства. Мы остановились на начале июня. “ТД” датирована июлем – октябрём 2002 года. Уже недолго.
В течении нашего союза с Принцессой мне раскрывались местные достопримечательности: детский сад, какая-то школа, ещё какая-то школа, посёлок пятиэтажных домов, где провели своё кратковременное супружество родители Принцессы, и довольно живописные окрестности швейного училища, с раскидистыми ивами и другой растительностью. Принцесса родилась и выросла в тех местах; изредка она казалась мне выходцем из древних времён, вот того типа, что считали земной шар плоским. Принцесса не знала многих подробностей своего родного города. Знала, где и как занимались любовью её подружки, между тем, не имела ни малейшего представления о местонахождении аэропорта в нашем славном городе. Была знакома с первой на Текстиле миньетчицей, и знала, кто её клиенты, вместе с тем путала оперный театр с драматическим. Не помню обстоятельств нашего первого полового контакта, у самой Принцессы где-то должна быть задокументирована эта знаменательная дата, подобные вещи она помнила отлично; помню только сладкий полумрак и основательно надушенное нижнее бельё её высочества. Духи, впрочем, были весьма неплохими. Не могу указать на что-либо экстремальное или сверхоригинальное в самом процессе. Надеюсь, ей понравилось. Надеюсь, мне тоже.
В дальнейшем также не было ничего похожего на оригинальность, мы не занимались любовью в лифте или на крыше недостроенного здания. Ну, вот могу вспомнить, как целовались на колесе обозрения, и те самые заросли швейного училища, - пожалуй, это всё. Важно другое: насколько оперативно общественность была информирована о наступлении той самой стадии в отношениях между мною и Принцессой. Стадия эта ознаменовалась антигормональными заявлениями матери Принцессы. Женщина не знала, на что она обрекает себя своими же собственными репликами. Случилось это в начале июле, как раз в тот день, когда её высочество отправилось за сбором материалом для летней практики (занималась фольклором). Мать Принцессы официальным звонком пригласила меня для продуктивной беседы к себе домой, спровадив по каким-то надуманным причинам своих родителей куда подальше. Не помню, о чём она говорила в тот вечер, помню единственную связную мысль в голове: женат. Опять.
Ничего не могу с собой поделать. Каждую свою половую подругу я всегда воспринимал как потенциальную жену. Я так устроен. Меня так воспитали. Я многим признателен Принцессе; здесь упомяну следующее: я благодарен ей за то, что узнал, что у меня прекрасные родители; у меня были и есть классные друзья; я вырос в замечательной полноценной семье; мне досталась прекрасная жена, - всё познаётся в сравнении, не так ли? Поверьте, я был бы счастлив, если бы никакого сравнения не было бы и вовсе!
Что случилось, то случилось. В середине июля моя бывшая лучшая половина, наконец-то, соизволила отправиться домой. Насовсем или не насовсем, - меня не волновало, я слишком долго ждал её удаления, всё равно какого. Удаление случилось. Фанфары молчали. Никакой беды я не распознал, - наоборот, всё во мне вопило, кричало и скандировало: наконец- то! Свободен! После стольких лет! Бывшая моя жена, однако, в день отъезда вела себя довольно странно. Казалось, она не верила в то, что я встречаюсь с девушкой. Мою ежевечернюю суету, связанную с Принцессой, она воспринимала, как отправление на ещё одну работу, в ночную смену, надо полагать. Помню, как сильно жена удивилась, когда, перед отправлением на железнодорожный вокзал, я в её присутствии позвонил Принцессе, чтобы объяснить, почему сегодняшнее свидание отменяется. Я не могу похвастать насыщенным половым опытом ни до, ни после нашей свадьбы, однако семейная жизнь завершилась задолго до официального развода (чтобы не ошибиться назову здесь шесть месяцев, возможно - больше), и лить слёзы по поводу несостоявшейся ячейки общества было более чем поздно. Купейный вагон, на полу лежали ковры, - она даже не дала поцеловать себя в щёку. Я так и не сделал определённого вывода: умная жена, это хорошо или плохо?
… Принцесса вернулась из фольклорных глубин задолго до удаления моей бывшей жены. Далее последовало ещё одно удаление: мать Принцессы, основательно прополоскав мне мозги о невозможности применения котрацептивов, отчалила в какую-то бывшую социалистическую республику (была швеёй по профессии, а там были проблемы в швейной промышленности, что ли). О ту пору я уже был ознакомлен с “Лесной Республикой” и деятельностью подполковника- педофила, - правда, довольно туманно, момент истины пришёлся на осень. С этим туманом я и написал начало “ТД”, чтобы после обнаружить расхождение правды и вымысла. В рассказе контакт в красной “Ниве” подан с оттенками изнасилования. Врать, разумеется, некрасиво, поэтому вот: сама Принцесса частенько, чаще, чем хотелось бы, упоминала словосочетание “по согласию”, не подозревая, что “по согласию” был оттрахан весь их посёлок, не одна только “Лесная Республика”. Она утверждала, что ей удалось сохранить целомудрие (уже вымышленное на тот момент) в общении с подполковником, и после, в пределах города, он упорно добивался её тела, да так ничего и не вышло. Я не знаю, что случилось тем осенним вечером (“Нива” не всегда разъезжала по пионерлагерю и его окрестностям, иногда подполковник колесил на ней по городу); возможно, у Хмеленко были проблемы с потенцией; возможно, под рукой не оказалось презерватива, а человек он семейный, у него жена и дети. Он представлял активную сторону, от Принцессы требовалось только лишь снять штаны, что она и сделала самостоятельно по согласию. А неудачная активность подполковника позволила ей после стоять на своём: ему она не досталась в полноценном половом акте. Зато Принцесса узнала о существовании Точки Джи.
Зона Гренберга действительно стала для меня открытием минувшим летом, однако это не тот случай, когда я буду благодарить Принцессу за просвещение. Сейчас по истечении более чем месяца, мне открылись, наконец, истинные причины, побудившие меня написать рассказ одноимённый с зоной Гренберга. В какое-то время целью моей была прилюдная казнь подполковника Хмеленко и уничтожение пионерлагеря “Лесная Республика” бульдозерами. Кое-что изменилось за истёкшее время, и теперь всё предстало для меня в новом свете. На основе непроверенных данных я наградил Виктора Ивановича Хмеленко весьма нелестными характеристиками. Когда мне раскрылись истинные тона контакта в красной “Ниве”, я не стал переписывать эпизод в рассказе, поскольку преследовал цель социального характера. Мне было необходимо изложить всё именно в таком свете, поскольку ситуация сложившаяся в микрорайоне “Текстильщик” и иже с ним, выглядела для меня критической. Сейчас мне наплевать, что происходит с тамошними обитателями и их детьми, поэтому изложу тут свои соображения, относительно истинного облика гаишного подполковника Хмеленко.
Ловкости и удачливости этого малого стоит позавидовать. Ловкости, потому что в разное время на территории “ЛР” вместе с ним находилась жена и ребёнок (кажется, сын, могу ошибаться, в конце концов, какая разница кого кормили конфетами с рук, побывавших в вагине малолетней шлюхи). Удачливости, потому что в одно время в одном месте, как будто по спецзаказу, было собрано довольно впечатляющее количество малолетних шлюх. В принципе, термин “педофил” в рассказе оправдан. Педофилом принято считать взрослого, вступающего в половую связь с ребёнком. Согласно законодательству, где нет дифференциаций на “подростков”, “отроков”, и тому подобной глупости, ребёнком человек перестаёт быть по наступлению совершеннолетия, то есть в 16 лет. И какая разница, что Принцесса и ещё целый набор малолеток, в свои тринадцать-пятнадцать лет выглядели дебелыми, вполне созревшими дурочками (никакого нимфетства), готовыми стянуть штаны и упасть на спину в любой подходящий момент? В рассказе можно встретить несколько “пластмассовых браслетов”, все они грязного, иссиня-чёрного цвета. Там были и браслеты, подтверждающие столь любимое Принцессой “по согласию”. Одна из лесных республиканских шлюшек безмерно страдала оттого, что не удавалось совокупиться с подполковником Хмеленко без презерватива, с презервативом, как известно, и неудобно, а иногда даже больно (“Ненавижу резинки”, - частенько повторяла Принцесса, и я, дряхлый, наивный консерватор, глядя как развеваются её густые волосы, думал, что говорит она о резинках для волос!). Тщательно просчитав свой женский календарь, хотя женщиной не была, она вычислила “безопасный” день, - и таки залетела, от вышеупомянутого подполковника! Хмеленко отчасти был ещё и полным идиотом, если поручил провести все расчёты изнывающей от похоти малолетке, но по-джентельменски предложил девочке, у которой явно была двойка по алгебре, оплатить или аборт, или рождение и растение ребёнка. Не помню финала, кажется, девочка выбрала первое. И таких математичных там, по словам Принцессы, – целые отряды.
Педофильный подполковник в рассказе выглядит, безусловно, отрицательным персонажем. В какой-то из рецензий я встретил определение “концентрация зла”. Между тем, молодой человек в чёрном (который не является главным редактором Артёмом, раскрою тут небольшую тайну), в начале рассказа убивает именно девочку, оставляя подполковника целым и невредимым. Логика молодого человека очевидна: не осознавая того, как раз девочка за столиком в кафе на окраине города является концентрацией зла, барсеточный мужчина всего на всего обладает либеральными ценностями, при помощи которых он может приобрести это зло в аренду с целью удовлетворения своих физиологических запросов.
А мать Принцессы воспринимала подполковника Хмеленко плодом моего возбуждённого и извращённого воображения. Абзац.
Из грязного кафе вернёмся в пионерлагерь. “Лесная Республика” расположена в довольно живописном, почти заповедном уголке. Нет ничего удивительного в том, что по рассказам Принцессы об обыкновенном пионерлагере у меня сложилось впечатление, как о гнезде разврата и порока. Помнится, сильно достал одного знакомого, вскользь упомянувшего название лагеря, повествуя о своём детстве. Я немедленно пожелал выяснить истину о “Лесной Республике”, и проявил такую настойчивость, что парень, не выдержав, “покаялся”: “Ну, девчонок зубной пастой по ночам мазали, а они нас, ну, блин, что ещё ты хочешь?!”. Вот так вот. И ни растления, ни совращения никакого там не было.
Не стоит обвинять меня в клевете на пионерский лагерь. Я всего лишь использовал надёжный информационный источник – Принцессу Пролетарского района. Вот только она излагала все те события с тихой гордостью, как человек, у которого случались знаменательнейшие события в жизни. И так оно и есть. Если не покидать микрорайона “Текстильщик” с момента своего рождения, переднее сидение “Нивы” и ментовские пальцы во влагалище могут показаться вершиной счастья и блаженства. Я же субъективно использовал её пластмассовый браслет для создания социального конфликта. Стоит заметить, что никому от этого весело не стало. Вот я и подошёл вплотную к предпосылкам рассказа “Точка Джи”.
В какой-то умной и толстой книжке я прочитал однажды, что существуют пары и даже семьи, что называется “со свободными отношениями”. То есть, и муж и жена гуляют налево, сколько им вздумается, правило одно: предохраняться, чтобы не создавать друг для друга проблем. В той же книжке я вычитал, что рано или поздно, даже самое эгоистичное на свете существо не выдержит и завопит на всю вселенную: “Блин, да моё ведь трахают, ну и что, что с презервативом!!!”. Вот так и я, пренебрёг однажды объективностью, и заорал – на целых сорок страниц! – блин, ну моё ведь трахали, ну и что, что до меня, но ведь как часто! К тому же – без презерватива!
Картина порочного прошлого её высочества в полном объёме предстала лишь осенью. А тогда, в середине лета мир пролетарской Принцессы предъявлялся мне постепенно, и деваться мне было некуда.
У неё было много друзей. На гектар земли там приходится тысяч тридцать народонаселения. Если посчитать одних только детей, с которыми Принцесса играла в одном дворе, число получится внушительным. К сожалению или к счастью, я не различал их совершенно, ни в лицо, ни по именам, и потому мне были непонятны их обиды, вот когда я кого-то где-то не поприветствовал. Отличить пятерых, десятерых или двадцатерых из тридцати тысяч, - задача не из лёгких. Вполне отчётливо я распознавал кареглазую девочку, с которой Принцесса посещала церковь, да ещё Принцессину подружку по филфаку, желтоглазую и худенькую Юлю (к ней мы ещё вернёмся). С остальными подружками её высочества было сложнее.
Моя собственная дифференциация Принцессу не устраивала; мне же было не понятно, как она могла ожидать чего-то другого. Там было что-то подобное девчачьему клану, только называлось “ромашкой” с семью лепестками. Рассказывая о них, Принцесса пользовалась сногсшибательными эпизодами, согласно которым я и различал её подруг. Так была (возможна путаница в именах) Матильда, которая встречалась с мужиком, у которого были дом, автомобиль, жена и дети; Изабелла, изменившая своему мальчику уехавшему на заработки в Германию, изменившая с презервативом и при этом умудрившаяся заразиться хламидиозом (то-то было радости у мальчика по возвращению! Было ради чего работать на фашистов!); была Изольда, которую знакомые воры изнасиловали у неё же дома, мотивируя процесс насилования украденным у кого-то паласом; была Рита, потерявшая девственность так, что крови не было разве что только на потолке. После, окончив школу, Рита поступила в медицинский институт. Возможно, свою будущую профессию она выбрала, руководствуясь процессом собственной дефлорации, не знаю. Смотреть на школу, где всё это случилось, Прицесса водила меня за руку, как в музей. Внутрь нас не пустили, но сквозь окна её высочество продемонстрировала мне коридор, где она совокуплялась с ди-джеем из “Лесной Республики”, в то время как её подружка Рита выбирала профессию в более уютных условиях с другим ди-джеем, также из “Лесной Республики”. Кто-нибудь ещё хочет обвинить меня в субъективности? Надеюсь, это не вы запарковали красную “Ниву” в неположенном месте…
Как уже упоминалось, Принцессу выводили из себя вехи, по которым я различал её подруг. Позже, когда мы уже расстались, и рассказ “ТД” был предъявлен жителям “Текстильщика”, изольды и матильды те жутко на меня обиделись за сгущение красок. Никому из них и в голову не пришло, что самая главная их подруга – Принцесса – весьма не выдержана на язык. Не сразу я понял, что с их точки зрения, её высочество не рассказала ничего страшного, не выдавала страшных тайн, у всех такое или было или есть, вон, Светка из второго подъезда – и т. д., и т. п. Главное, - всё по согласию. Впервые в жизни девочки обнаружили, насколько рознятся события, переживаемые ими ежедневно, с теми же событиями, изложенными на бумаге. Ха! Никому из них и в голову прийти не могло, что это когда-нибудь будет изложено на бумаге.
Школьный этот ди-джей – также особая тема, вслед за не-педофильным подполковником. Упоминая все свои половые акты, Принцесса утверждала, что происшедшее случилось не только по согласию, но и по любви. Между тем, с её же слов мне известно, что с ди-джеем она была знакома лишь шапочно, и трахнул он её полупьяную и на всё готовую, просто потому что это была Принцесса Пролетарского района, а не выпускница консерватории имени С. С. Прокофьева. Прежде они с ди-джеем знали друг друга только в лицо, познакомились на вечере бывших пионеров “Лесной Республики”. Возможно, любовь с первого взгляда действительно существует, однако ди-джей был несвободен, встречался с другой девушкой (и потому мне было сложно верить словам Принцессы, что ей неловко заниматься со мною любовью, поскольку я обвенчан с другой), в школе, в последствии ставшей гимназией, он просто воспользовался доступной и покладистой девочкой, столь удачно попавшейся под руку. Вернее, - под фаллос. Мне проще дать убедить себя в том, что Принцесса является шлюхой, чем в любовь с первого взгляда. И, если я могу поверить в любовь её высочества к гаишному Хмеленко, наркоману и кидале, то к первовзглядному ди-джею – вряд ли. Возразить на это её высочеству в наших бесконечных диспутах было нечем, русоволосая девочка замолкала, и мне открывалась глубокая аксиома, которую приведу несколько позже.
Всё это было узнано мною непосредственно со слов самой Принцессы, вернёмся же к действиям, которые я обычно ставлю превыше всяких слов. С окружением Принцессы в полном объёме я познакомился лишь в середине августа. Вернулась её маменька, без гроша в кармане, но с большими претензиями ко мне и своей дочери. Материальное положение антигормональной матери здорово повлияло на её мировоззрение. Именно тогда я услышал реплики о своей собственной нищете. Это не было для меня новостью, антигормональная мамаша в этом сомневалась, и реплики повторялись с завидной для журнала “Спид-Инфо” периодичностью.
Тогда Принцесса фактически жила в моей квартире, хотя официально вещи были перевезены только в начале сентября. Также в город вернулась моя бывшая жена, доставив мне немало проблем попытками вернуть меня обратно. Более чем актуальным по местному телевидению был продемонстрирован фильм “Дневник Его Жены” о Бунине; помню, отлично помню, как в кухне, во время очередной разборки томик с сочинениями этого писателя лежал на углу стола, что выглядело почти издевательством. В период этих разборок я открыл для себя новое свойство папеньки Принцессы.
Моя бывшая лучшая половина (о ту пору – невыносимая), вернувшись обратно в город, заявила следующее: “Я увидела, что тебя нужно спасать”. Надо ли говорить о том, что я скептически отнёсся к её словам? Не надо. Всё я понимал, и во всём отдавал себе отчёт. Я лишь замечу, что моя супруга выбрала совершенно неправильную тактику, пригласив за стол переговоров людей третьего сорта. С волками жить, - по-волчьи выть. У меня хорошая жена. Она не умеет выть по-волчьи, - и потому её постигло поражение жарким августом 2002 года. Задним числом все умны и сильны, всё равно, замечу здесь, что правильнее для меня было указать на третьесортность этих людей, и объяснить мою непринадлежность к ним. В это я поверил бы более охотно, чем в то, что моя бывшая жена меня по-прежнему любит. Но тогда бы рассказ “ТД” был или намного короче и не такой насыщенным, или же его не было и вовсе. Чёрт возьми, в то время я всё ещё надеялся изменить в сознании Принцессы хоть что-то, или, выражаясь иначе, намеревался её спасти, - а тут явилась моя бывшая жена, с целью спасти меня самого! Цирюльник бреет всех, кто не бреется сам; вопрос: кто бреет цирюльника? Спасателей не спасают. Третьесортность Принцессы и её окружения для моей жены были очевидны. Я же был и слеп, и глуп, и глух, и обладал всеми остальными качествами, что свойственны влюблённым людям, как бы фальшиво это не звучало.
Отец её высочества, - здоровый и крепкий мужик, оставивший одну семью, в настоящее время не в состоянии прокормить другую; прежде он был картонным бандитом и вором, каких навалом в микрорайоне “Текстильщик”. К вере его обратила теперешняя жена, не знаю, какая по счёту. Особо не раздумывая, биологический отец Принцессы сменил финку и ствол на веру. Долгое время я вовсе не замечал его существования. С начала моего союза с Принцессой папенька её высочества не считал меня способным на что-либо стоящее; это было взаимно. По приезду моей бывшей жены случилось нечто особенное. Моя бывшая лучшая половина явилась однажды в церковь, во время службы, где папенька Принцессы является завсегдатаем, и основательно истрепала всем нервы. Сейчас я готов оправдать все августовские поступки моей жены, правда, всё-таки не разделяю тезис “в любви все средства хороши”. Тогда же, папенька Принцессы, неожиданно вспомнив, что он папенька Принцессы, решил принять участие в судьбе своей дочери (после пятнадцатилетнего перерыва), и, отправляясь на переговоры с моей бывшей женой, обронил для меня фразу следующего содержания: “Если там чего-то не так, можешь сразу из города убираться…”. Очевидно, всё там было так, поскольку моё пребывание в том же городе затягивается, я же после перестал подавать ему руку, чего он не понимает до сих пор. Возможно, мною движет уязвленное самолюбие, мне же кажется, что руки я ему не подаю, поскольку он не сделал то, что должен был сделать для своей дочери, а именно: вышвырнуть меня из города.
Прежде, мне казалось, что папеньке её высочества я не уделил места в рассказе только потому, что он получился бы там совершенно бесполезным персонажем, вроде продавца пирожков на центральной площади города или троллейбусного кондуктора. Подобные персонажи время от времени проскакивают помимо желания автора; некоторые выживают после n- ного редактирования. Папенька Принцессы не торгует пирожками, он участвовал в появлении её высочества на белый свет, - как же так получилось? Ответ прост, как пряник, - он пассивен и бесполезен точно так же, как торговец пирожками или троллейбусный кондуктор. Продал билет или пирожок, - и исчез в вечность, обратно его позовут только лишь для того, чтобы продать новый билет или пирожок. Главный герой рассказа “Точка Джи” не любит общепитовых пирожков (предпочитает, кажется, домашние), не ездит трамваями и троллейбусами, только метро и маршрутные такси, номер семьдесят шесть. Возможно, биологический отец Принцессы работает на семьдесят пятом, или семьдесят седьмом маршрутах. Возможно, он вообще нигде не работает, - потому его и нет в рассказе.
Пассивность и трусость отца Принцессы подтвердила однажды сама её высочество, очередным рассказом о пластмассовом браслетике. Запомнить тогда какие-либо детали было сложно, поскольку Принцесса сама не знала подробностей. Девочки из микрорайона “Текстильщик” могут быть невыносимыми и бесконечно доставучими, если захотят. Однажды они достали мальчиков из того же микрорайона. Мальчики собирались становиться бандитами (чем это закончилось можно прочитать в одной из вставок “Осторожно: Дети”, в рассказе “ТД”), они не стали терпеть девочкиных доставаний, и отметелили однажды все лепестки “ромашки”, одним из которых была Принцесса. После были долгие разбирательства с участием и мальчиков, и девочек, и родителей девочек, и каких-то неизвестных, но всемогущих личностей (благодаря которым Принцесса верила в существование Комитета Общественной Безопасности и иже с ними, всё выдумано мною в возрасте семнадцати лет). Меня же волновал один вопрос: какое участие принимал во всём этом отец Принцессы? Выяснилось, что участие принимал самое активное, да только всё больше бегал, что-то кому-то говорил, - и практически пренебрегал действиями, а именно этого и ждут обычно от отца. Возможно, я слишком требователен к папеньке её высочества, но, если твой ребёнок ходит с фингалом на пол-лица, самое время предпринять какие-либо контрмеры против обидчика плоти от плоти твоей. Фингал с той плоти сошёл, всё разрешилось благополучно без участия биологического отца Принцессы, и из города тогда также никого не выслали. Именно поэтому я так и не нашёл места отцу Принцессы Пролетарского района в своём рассказе.
Нельзя сказать, что окружение Принцессы состоит из одних только дураков, подлецов, негодяев и родителей. У неё очень славная бабушка, которую, к сожалению, не допускают к воспитанию внучки. Бабушка её высочества, - человек совершенно другого поколения, её детство и юность пришлись на те времена, когда другим было всё – и дети, и взрослые, и гаишники, и пионерлагеря. Другими тогда были и представления о морали, в стандарты которой Принцесса не влезет даже с большим скрипом. Когда я писал в рассказе о том, что кто-то научил её высочество музыке, я подразумевал бабушку Принцессы. Музыка – это, несомненно, и хорошее, и прекрасное, и вечное, и доброе. В действительности у Принцессы нарушена координация слуха и голоса (мы занимались не только любовью, иногда дело доходило до сольфеджио и пения). Размышляя над её музыкальными недостатками, я пришёл к выводу, что виной тому, - упомянутое уже отсутствие крепкой надёжной семьи. Всем известно устройство под названием “радиола”, сочетание приёмника с проигрывателем виниловых пластинок. Такие стояли практически в каждой квартире. Моими любимыми были “Бременские Музыканты”, “По Следам Бременских Музыкантов”; были в домашней фонотеке и другие блокбастеры, заигранные до такой степени, что их невозможно было слушать, и всё равно мы слушали, пели наиболее понравившиеся песни, - собственно, так и развивается координация слуха с голосом, начиная с раннего детства. В доме её высочества только совсем недавно появился кассетный магнитофон, приобретённый ей матерью с помощью очередного любовника (ничего нового: тоже женат, тоже есть дети, автомобиль и дом в Подмосковье). Отец Принцессы также был далёк от музыки, даже в самой примитивной её форме, зато её высочество на всю жизнь запомнила бутерброды с мёдом и сыром, какими её папенька потчевал своих любовниц (там тоже ничего нового). Иногда мне кажется, что родители Принцессы соревновались между собой в этом незатейливом бытовом виде спорта. Результаты тех состязаний Принцесса также поведала мне с тихой гордостью; это – ещё один набор пластмассовых браслетов, при помощи которых я пришёл к следующим выводам: в условиях родительских чемпионатов у её высочества начисто отсутствовало представление методов создания крепкоё и надёжной семьи. Осознанно или неосознанно, дети, вырастая и создавая уже свои собственные семьи, копируют поведение родителей, - буквально или же только отдельные элементы. Принцессе копировать ничего не придётся, исключая многочисленных любовников матери и оригинальных бутербродов отца. На этой почве семью построить сложно. Тем более – крепкую и надёжную. Её высочество и по сей день убеждена в том, что с раннего детства вокруг неё всё было правильно и надёжно. Мои представления о полноценной семье, какими я делился с ней, не изменили её убеждений.
Но впереди всех убеждений было море…
Морская атмосфера всегда погружала меня в облако сладкой обречённости. Не знаю, почему так. Помню, за год до этого, также на морском побережье, только на черноморском, я счастливо отдыхал с женой, - и чувствовал, ощущал буквально каждой клеточкой своего тела и мозга, что семья наша, - затея недолговечная. Не прошло и года, как предчувствия мои оправдались. В моей повести “Волшебный Фонарь” есть описание земного, что ли, рая, где главный герой ждёт любимую девушку, также на берегу моря, на песчаном пляже, ждёт рядом с парой шезлонгов, - в общем, в повести это описано круче, дело не в этом. Воплощение этого эпизода в реальности я и увидел летом прошлого года. Чувствовал себя обманутым. Не мог поверить в то, что выдуманные мною картины могут существовать в действительности.
Именно для этого я уезжал в приморский посёлок, - чтобы увидеть скорое расставание с русоволосой девочкой, Принцессой Пролетарского района, студенткой третьего курса донецкого государственного университета. В своём вузе она получила путёвку с профкомовскими скидками; я же ехал туда дикарём, оставив в квартире бывшую жену, взяв с неё обещание, убраться на новое место к моему возвращению.
Благополучно прибыв на морской берег, я обнаружил, что всё в порядке. В комнате на троих человек жило три мальчика и три девочки; согласно законам природы, я выходил лишним. И мальчики были, как на подбор: Телепузик, Бивис и Бадхет. Сейчас сам удивляюсь, почему тогда никого не там не прибил, или, по меньшей мере, не отправился в тот же день обратно, в большой город с отдалёнными районами в нём. Мне всё объяснили. Оказывается, к одной из подружек Принцессы, той самой желтоглазой и худотелой Юле, приехал любимый мальчик (кажется, Бивис) с двумя своими друзьями (Телепузиком и Бадхетом, соответственно). Это – тезисно. Позже выяснилось, что один из мальчиков (Телепузик), внук какого-то генералиссимуса, не приходится другом никому из живущих в комнате (Бивис и Бадхет – это дуэт), и тогда появлялась масса других вопросов, однако внук генералиссимуса быстренько из комнаты слинял. Двоих других не-внуков, мне хватило выше крыши. Телепузик исчез после одного инцидента, когда он попросил Принцессу заварить ему чаю. Не сумею текстом передать ни интонации, ни обстоятельств этой фразы. Замечу только, что в тот момент мне открылась ещё одна истина. Написав рассказ “ТД” я ничего фактически не сделал, не произвёл какого- либо действия, просто навесил ярлык на социальную группу. Представители сортов выше третьего ежедневно, если не ежеминутно, используют эту третьесортность в своих интересах. Сами же носители клейма “низший сорт” не понимают этого в силу примитивности своего мышления. В чём сходство презерватива с жителями микрорайона “Текстильщик”? Правильно, и то и другое используют. Это, как и много другое, мне никогда не удастся вдолбить в филологическую голову её высочества. Телепузик был таким же использованным и используемым, однако у него хватало хитрости, к тому же – семейные связи, - для того, чтобы использовать равных себе. Хочешь возвыситься над остальными, – опусти равных себе. Так и не выпив чаю, внук генералиссимуса удалился. Я здесь кое-что напутал, Телепузик был не внуком генералиссимуса, а внучатым племянником вора в законе, что ли. Принцесса встречалась с его старшим братом, с тем самым пассажиром, который зарабатывал себе “ломкой” денег на обмене валют, возле универсама “Текстильщик”.
Оставшихся представителей неизвестного сорта очень скоро я начал называть “оленями”, поскольку Бивисов и Бадхетов на территории пансионата, принадлежащему Донецкому Государственному Университету, – видимо-невидимо, запутаться можно было очень даже запросто. Услышав о переименовании лучших своих друзей, Принцесса гневно топнула своей очаровательной ножкой (да так, что по правую сторону Мариуполя случился небольшой шторм), однако незаметно для себя вслед за мною принялась именовать Бивиса и Бадхета “оленями”. Много позже я выяснил, что там, на морском побережье, мне были представлены сливки общества, в котором Принцесса обитала с момента своего рождения. Ни олени, ни желтоглазая студентка филфака не проживали в микрорайоне “Текстильщик”, они обитали в его окрестностях. Тем не менее, нет никакого смысла описывать уровень культуры, воспитания, эрудиции двух оленей. Вы можете наугад отправиться в, - нет, не в ближайшее ПТУ, подобный уровень настиг уже политехнические институты, медицинские университеты, и просто университеты. Я и сам не заметил, как сменилось поколение, а вместе с ним и уровень интеллекта, культуры и так далее, - не только в вузах, везде. Когда-то я писал о студентах, которые снимали кинофильмы, писали пьесы и повести; какой- то из моих персонажей был даже носителем вечного. То была фантастика. В действительности всего этого не существует. В действительности существуют только олени, - трусливые, тупые и слабые. Не выдержав их общества, одна, - из троих, - девочек уехала домой задолго до завершения своей путёвки. Счёт стал окончательно неравным (три - два), однако один из мальчиков действительно приходился другом другого, к тому же другой мальчик был любимым мальчиком желтоглазой Юли, в общем, всё это было терпимо, к тому же олени предпочитали сиднем сидеть в корпусе пансионата “Наука”, тогда как мы с Принцессой уходили на пляж. Как-то мы справлялись с голодом, многочисленными подменами, с двумя карточками питания на пятерых; как-то получалось быть счастливыми; как- то казалось всё это бесконечным, казалось, что так будет всегда, - мы были счастливы. В рассказе “ТД” есть лирический абзац с описанием Принцессы, входящей в морскую воду… Странно, однако её подруги в один голос заявляют, что написал я это о своей жене. Обилие мнений не имеет никакого значения. Это был финал. Выйдя из моря на песчаный пляж, Принцесса закрыла за собою занавес. Аплодисментов не прозвучало, поскольку я был одним-единственным зрителем.
Есть ещё одна причина моей лояльности по отношению к двусмысленности всего происходящего в приморском посёлке. На этом же побережье, в том же пансионате, едва ли не в том же корпусе прошло когда-то последнее лето моего детства. Мне было семнадцать лет, я уже перешёл на четвёртый курс в училище, надо было становиться взрослым, задумываться о будущем, и всё такое прочее, - но перед этим я получил великолепную возможность увидеть море тинейджером, а не взрослым. То было замечательное время, без признаков грязи, какую в обилии я отыскал десять лет спустя на том же самом месте. Должно быть, телепортационным приёмом из микрорайона “Текстильщик” на побережье Азовского моря была перенесена невыносимая ячейка общества.
Мне всё же придётся разобраться с желтоглазой Юленькой, поскольку этот человек оказался единственным из окружения Принцессы, который написал коротенькую рецензию на рассказ “ТД”. Остальные ограничились устными однословными репликами в телефонных беседах.
Написать рецензию Юлю побудило моё заявление о том, что она не является человеком третьего сорта. По неизвестным мне причинам, обитатели Текстиля решили, что данный вывод я сделал на том основании, что у родителей желтоглазой девочки есть автомобиль. Я не знал, что у них есть автомобиль. Я, вообще, ничего не знал, и по сей день не знаю о девочке Юле, - и вот потому-то не считаю её принадлежащей к прелестному обществу, что наполняет микрорайон “Текстильщик”. Я знаю вот Матильду, которая встречалась с мужиком, у которого были дом, автомобиль, жена и дети; Изабеллу, изменившую своему мальчику уехавшему на заработки в Германию, изменившую с презервативом и умудрившаяся заразиться хламидиозом; знаю Изольду, которую знакомые воры изнасиловали у неё же дома, мотивируя процесс насилования украденным у кого-то паласом; знаю Риту, потерявшую девственность так, что крови не было разве что только на потолке. А про желтоглазую девочку Юлю я не знаю ничего. Ну, не успела девочка ничем отличиться за свои девятнадцать или двадцать лет! С кем не бывает! Такое тоже встречается на территории Пролетарского района, одновременно со студентами-филологами!
К тому же у желтоглазой Юли развита координация слуха и голоса.
Рассказ “ТД” создавался с большими интервалами. Чаще всего – в отсутствие её высочества. Реже, - в её присутствии, в трёхкомнатной квартире, в микрорайоне “Текстильщик”. Она постоянно требовала проявления внимания к своей персоне, что совершенно не вязалось с моим образом жизни. Я не могу одновременно писать и обращать на кого-то внимание. Именно поэтому основная часть рассказа, компоновка, редактирование, и так далее, были исполнены на моём рабочем месте, в редакции компьютерного журнала, в чём вижу оттенки набоковской “Лолиты”: Гумберт также писал свой труд под присмотром тюремных надзирателей (у меня тут – главный редактор).
Процесс написания “ТД” был весьма нестабильным, и в один прекрасный день я понял, что рассказ может получиться бесконечным, не разбегись я с Принцессой немедленно. Истина эта открылась мне совершенно случайно, в обществе людей, где не было и намёка на микрорайон “Текстильщик”. Строили гараж, занятый своими размышлениями, я постоянно путал цемент с песком, песок с водой, воду с огнём, огонь с деревом. Ситуация становилась критическая. Сейчас я уже не смогу сказать с точностью, в каких именно числах случилась революция, помню только дни недели. Итак, в пятницу случился тот самый момент истины, когда Принцесса не дала мне уйти на работу, и занялась детальным изложением контактов со своими бывшими любовниками; мне же крыть было нечем, а придумать несколько своих любовниц мне в голову не пришло. Я чувствовал себя неполноценным человеком. Я был старше Принцессы на целых десять лет, она же в половом опыте, что называется, разорвала меня на куски. Терпеливо выслушивая её рассказы, несколькими попытками я опустошил свой желудок, благо туалет располагался рядом с кухней, где происходил процесс исповеди. Поток моей блевотины не остановил потока грязи, лившегося из уст русоволосой девочки. Она уверенно вела свой рассказ в нужном ей русле, снабжая его хронологическими элементами (что после позволило мне сопоставить события в её жизни с событиями в жизни моей), я же путал пол с потолком, правую руку с левой, голову с ногами, Принцессу – со шлюхой… Не было никакой возможности остановить её высочество в разбрасывании пластмассовых браслетов по кухне обыкновенной трёхкомнатной квартиры. В какой-то момент я подсунул ей под нос магнитофон, - записи её рассказа на магнитную ленту не получилось по техническим причинам, но на это я не рассчитывал, просто надеялся заставить Принцессу замолчать. Ага. Попробуйте остановить ребёнка, хвастающегося своими достижениями! Потупив взор (единственный случай на моей памяти, мать её высочества за ногу!!!), она, вполне убедительно запинаясь, произносила: “В общем… он… тоже… кончил…”. В общем, Принцесса, я рад за вас обоих.
Днём следующим я отпел вечернюю службу в церкви. Все и всё казалось мне там сплошным враньём и предательством. Все всё знали, а мне не сказали, наоборот, вешали, сволочи, лапшу на уши о невинности Принцессы, я же эту лапшу съел с огромной охотой.
Я уже упомянул некоторых любовников Принцессы. Наступил черёд наркомана, благодаря которому её высочество сама едва не присела на иглу. С представителем низшего слоя человечества я вожусь здесь потому, что вновь “моё трахали”, и ещё потому, что открыл для себя новую сторону наркомании. Принцесса наполнила свой пышущий здоровьем и глупостью организм первинтином один-единственный раз. Упоминание этого события приводило всегда к тому, что она начинала обосновывать свой поступок в том свете, где она выглядит сущим ангелом, нисколько не помышлявшем ступить на пагубный путь наркомании. О, её высочество, - сильная, уверенная в себе личность. У меня нет никакого сомнения в том, что ей удастся оправдать себя на страшном суде. Что ж, приведу здесь её аргументы, - возможно, кому-то они покажутся убедительными. Связав в тот славный период свою судьбу с мальчиком-наркоманом, Принцесса решила разделить с ним всё, что ему принадлежало, и на родительские деньги приобрела в аптеке шприц, а у толкача, - куб “винта”. Вот и всё. Страдая избытком болтовни, она поделилась новостью с подругами, - собственно, это её и спасло, поскольку подруги её, то ли были не такие уж и дуры, то ли просто им было в кайф оттого, что кто- то из них стал на планку ниже в пищевой цепочке всего живого на планете, но стебались по её высочеству они нещадно, не жалея ни сил, ни эпитетов. Принцесса элементарно испугалась одиночества или же (редкий случай), почувствовала, что совершила неосторожный шаг. Как бы там ни было, мне она досталась, лишённая пагубной привычки. Тут вот вспомнил ещё одну вещь, которой Принцесса мне обязана: теперь она знает, что у неё нет СПИДа.
Возможно, я был слишком стар для неё, и тогда получается, что произошёл не социальный конфликт, а конфликт поколений. Пусть с этим разберётся кто-нибудь другой. Наркоманы, мои ровесники, наркоманы моего поколения присаживались на иглу потому, какая-то умница (не я) подсказала им однажды, что лучшие свои вещи Джим Моррисон, Гилмор и иже с ними создали под кайфом. Так появилась первая волна наркоманов. Во второй уже преобладала тупость, когда всякой дрянью наполняли себя только потому, что кто- то сказал, что это классно. Моррисон с Гилмором упоминались уже косвенно. Нынешнее поколение не упоминает никого и ничего, в тупую колются, дуют дурь, глотают колёса и нюхают клей, - потому что это в кайф. Первые две волны считались изгоями общества; пусть существовали они относительно общества, но частью её наркоманы не являлись. В деталях поведав мне о совокуплениях с мальчиком-наркоманом (опять без резинок), Принцесса не задумывалась ни о каких волнах. Я же сделал логичный вывод: в настоящем времени наркоманы такая же социальная группа, как менты, студенты или домохозяйки. Теперь наркоманы – часть общества, если они трахают девочек из этого самого общества. Прежде они трахались только друг с другом. Выводы – выводами, однако наркоманы, наравне с гомосексуалистами, считаются группой риска, - и я потащил её высочество в областной центр по СПИДу.
В недавно отстроенном здании центра у меня горели уши, заплетался язык, я не мог поднять взгляда, назвал липовую фамилию девушке, которая брала кровь из моей вены, - мне было стыдно, бесконечно стыдно оттого, что я получился потенциальным представителем группы риска. Принцесса также посетила это заведение, ногой открывая бесчисленные двери лабораторий, после отчиталась мне по телефону (звонила из квартиры подруги, где по случаю, собрались все лепестки их “ромашки”). Я и глазом моргнуть не успел, как весть о том, что ни я, ни её высочество не являемся носителем смертоносного вируса, была доступна практически всем жителям микрорайона “Текстильщик”. С того времени я считаю гением парня придумавшего вот это: что русскому хорошо, немцу – смерть.
Расстаться с девочкой из отдалённого района большого города, если желание это не взаимное – проблема преогромная. При полном отсутствии гордости, самолюбия, стыда и совести, для того чтобы вернуть любимого мальчика, штуки они могут вытворять убийственные в буквальном смысле этого слова.
Когда я думал, что моя жена использует все средства, чтобы меня вернуть, я ошибался. Вот Принцесса действительно использовала все средства. Пятница вышла днём истины, выходные я провёл в церкви, и помогал строить гараж (который, кстати, не достроен и поныне), а в понедельник…
В понедельник я убедился в том, что не могу оставить её высочестве без внимания даже на предельно короткий срок. Это может показаться странным, ведь в середине лета я расстался с нею на неделю, когда она ездила в фольклорную экспедицию, - но тогда я не имел ни малейшего представления о существовании пластмассовых браслетов. Так вот, в понедельник к нам в гости пришли подруги её высочества (да, да, те самые). Я избавил себя от общения с ними, не помню, каким образом, помню только, как выйдя на балкон из гостиной, имел удовольствие прослушать милую интимную девчачью беседу, которая происходила в кухне. Во всеуслышанье девочки делились секретами, после Принцесса отправилась с ними по каким-то девчачьим делам, минут на сорок или немногим больше. И вот эти сорок минут стали для меня кульминацией безумия, поскольку в голове проскакивали эпизоды из прошлого её высочества. В любой момент, в любом месте браслето-пластмассовая история готова была выскочить, подобно чёртику из табакерки, и толкнуть русоволосую девочку на новый путь порока. Мне стоило невероятных усилий усидеть в квартире, хватило меня ненадолго, и я бросился на поиски Принцессы.
Без её участия путешествуя по просторам микрорайона, я понял, что по-прежнему чужой здесь. Связав свою судьбу с представительницей отдалённого района, я даже сотой частью своего сознания не стал компонентом тамошней действительности. Всё то время, четыре долгих месяца я спал, как это и полагается делать в спальных районах большого города. Производные выводы не заставили себя долго ждать: Принцесса не является частью меня, не приходится моей половинкой, как утверждала это с убедительным постоянством… Тут мышление моё приостановилось: её высочество вернулась домой, как и собиралась.
Она совершала ошибку, оставляя меня наедине, предоставляя мне возможность думать. Принцесса старалась быть искренней девочкой (в чём вряд ли у кого возникнет сомнение после пластмассовых браслетов). Наблюдая моё состояние во время разборок случившихся в начале осени с участием моей жены и некоторых родственников её высочества, русоволосая красота предлагала мне остаться в одиночестве, дабы тщательно разобраться в своих чувствах. Она не сомневалась в том, что итог моих разбирательств с самим собой будет сделан в её пользу. Я же, как уже говорилось об этом выше, не мог отпустить её, даже на минимально короткий срок. Замкнутый круг. Её замысел всё же осуществился, - когда я вернулся к своей бывшей жене.
Во вторник я, как обычно, проснулся рядом с Принцессой, почистил зубы, позавтракал и отправился на работу. Только вот до редакции я в тот день так и не добрался. Подобное происходило со мной несколько раз, возможно, опытный психиатр сумеет раскрыть истинные причины, почему я не отдавал себе отчёта в своих действиях. Слава Богу, ничего страшного не случилось, - я всего-навсего встретил свою жену. Это была потребность, схожая с потребностью сделать вдох человеку, долгое время находившемуся под водой. Ещё напрашиваются сравнения с накуренной комнатой, откуда выходишь, для того чтобы вдохнуть свежего воздуха. Я не намеревался в тот же день возобновить семейные отношения, просто хотел увидеть лицо человека которого любил и кем был любим, - и в том, и в другом у меня не было никакого сомнения. Очень долго, больше полугода, моя бывшая лучшая половина представала для меня в отвратительном свете, были только короткие ситуации, когда мы не поливали друг друга грязью. Я не имел ни малейшего представления о её жизни.
Помню, спросили друг у друга как дела. В далёком от нас мае месяце я не противился разводу, поскольку считал, что у лучшей моей половины всё сложится благополучно, как только она вновь станет свободной. Я не ошибся: жена рассказала о каких-то конкурсах результативных и перспективных поездках, в общем, всё в её жизни складывалось благополучно и счастливо, вот только не была она счастлива со своим счастьем. Весь день я провёл с нею, не задумываясь продинамив редакционную работу и много других обязательных вещей.
Страшнее брошенной женщины нет ничего на белом свете. За этот год я убедился в этом дважды. Первый случай касается моей бывшей, и вновь теперешней жены, второй – Принцессы. Среда вышла страшнее ядерной зимы. Накануне её высочество оборвала телефоны моргов, службы спасения и “скорой помощи”. Узнав от меня последние известия, она использовала весь стандартный набор с пощёчинами, лезвиями и таблетками (мне пришлось выламывать шпингалеты в ванной комнате и туалете). В конце концов, перед самым моим уходом, Принцесса лежала на старом скрипучем диване, безостановочно повторяя голосом, в котором не было и намёка на слёзы: “Пожалуйста, не надо… Пожалуйста, не надо…”. Я был безжалостен. И бездушен. И жесток – бросил в одиночестве бедную русоволосую девочку, Принцессу Пролетарского района, студентку третьего курса факультета филологии донецкого университета.
Несколько слов о высшем образовании в нашем городе. Сколь сильно не пытался бы я умалить достижения наших вузов, даже со всей объективностью, на какую способен, не могу признать, что данная затея в Донецке оправдалась. Исключение могут составить только консерватория с её кафедрой народных инструментов, и мединститут. Донецкий универ создавался на основе педагогического института, и костяк его отцов основателей сложился на основе высоких ставок, служебных квартир и других сладких пирожков, то есть энтузиастов тут не было и в помине. Принцесса, при её недальновидности, путает первый вуз города с первым вузом во всей вселенной. Возможно, в ней говорит патриотизм, однако мне было достаточно пройтись по коридорам филфака, чтобы убедиться вечной истине: как был филфак факультетом невест, так он им и остался, только невесты те научились материться, и не только. В консерватории более или менее способные студенты при первой же возможности перебираются в вузы других городов; с филфаком таких фокусов не получается, просто потому что учиться туда никто не поступает. О лексиконе тамошних студенток вообще лучше молчать. Ярким показателем положения дел на филфаке служат их еженедельные занятия музыкой в местной консерватории. Студентов кафедры народных инструментов пугают там студентками филфака. Народники в консерватории, нечто сродни солдатам дисбата в советской армии, так что пугание это говорит о многом.
Если моя лучшая половина, переполненная достоинством, действовала самостоятельно, то у её высочества была существенная подмога – родная её маменька. В затянувшемся процессе расставания появилась она не сразу, лишь к концу недели, - то был первый случай, когда я искренне обрадовался её приходу, потому что Принцесса сумела стереть грань между реальным и вымышленным миром, и антигормональная мать была единственным здравомыслящим человеком, а не персонажем. Проблема на тот момент была следующей: вернулась “Летняя Квартира”.
Подробную историю появления, сюжет и идеологию повести “Летняя Квартира, Реальность и Время” можно найти в другом тексте, - в курсовой работе “Теория Гениальности”. Здесь же в двух словах упомяну, что повесть построена на смешивании действительности с вымыслом главного героя, Олега Александрова. Сюжетная линия ведёт к тому, что всё им написанное начинает сбываться на самом деле. Я же, в присутствии Принцессы, не мог изложить то, что уже было. Намереваясь взяться за написание рассказа “ТД”, на большее я не рассчитывал. Следовало удалить её высочество на недосягаемое расстояние, что было почти невозможно. Тем не менее, если вы прочли “ТД” или хотя бы удостоверились в существовании рассказа, значит, попытка моя удалась…
Я уже говорил выше об отсутствии гордости, совести, самолюбия и так далее в девочках микрорайона “Текстильщик” и иже с ним. Добавлю тут ещё и отсутствие страха, с некоторой оговоркой: страх им всё же доступен, но на примитивном уровне. Все они – живые люди, им присуще чувствовать физическую боль, но более сложную опасность распознать и избежать они не в состоянии. Для этого необходим определённый уровень мышления, которым они не обладают, - именно поэтому букет с массой венерических зараз, названия которых заканчиваются на “оз” можно найти в трёх четвертях от всего населения. От этого не выступают пятна по всему телу, не тошнит, и не останавливается сердце. Смотрите: “инфицирование одного организма другим при половом контакте происходит, когда обнажённая головка полового члена касается стенок вагины”, - как много понадобилось сложных слов, чтобы описать всё это. На Текстиле существует своя версия, - “сегодня тебя выебали, завтра тебе пиздец”, - однако звучит это расплывчато, абстрактно и неубедительно. В таких местах пиздец может случиться или случается в любой момент с любым представителем микрорайона “Текстильщик”, и каким-то инфицированием народ так просто не запугать. Обнаружив это однажды, я затосковал по социалистическому прошлому, и помянул добрым словом старину Джорджа Оруэлла, имя которого можно встретить на страницах рассказа “ТД”. Я вспоминаю случай, рассказанный мне моим отцом, когда в нашем шахтёрском посёлке совершенно случайно обнаружили сифилис у одной женщины. В семьдесят два часа были проверены все жители посёлка, от двенадцати и до семидесяти лет, выявили и уничтожили источник заразы (правда, каким способом, мне неизвестно). Милая моя Изабелла, попробовала бы ты в таких условиях изменить своему любимому мальчику, отчалившему в Германию!
Только сейчас я представляю себе, насколько гигантская система рухнула в декабре 1991 года, когда развалилось одно государство, и образовалось сразу несколько. Границы, полезные ископаемые, промышленность и сельское хозяйство, - да туфта всё это! В славной социалистической действительности пролетарий мог жить только в Пролетарском районе, и в центральные районы большого города путь ему был заказан. В том же районе были созданы аптеки, школы, детсады, больницы, - только для пролетариев. У Оруэлла они лаконично названы пролами. В его романе “1984” данный класс подан как класс угнетённый. Если бы старина Джордж посетил микрорайон “Текстильщик”, вполне возможно, в своём произведении он изложил бы всё несколько иначе. “Звери и пролы свободны”, - написано в романе. Жители микрорайона “Текстильщик” в определённый момент стали свободными. Им разрешили не работать, пить сколько угодно водки, не ходить в филармонию и не выписывать газету “Правда”. Нет ничего удивительного что персонажи, вроде наркомана, педофильного гаишника, кидалы стали там классическими. Итак наркоман, педофил, кидала, - и вот, значит, я.
Для меня действительно, долгое время ничего не значили определения “первая линия”, “площадь свободы” или “спальный район”. Всё это было расположено относительно центра большого города, - вот и всё, что я знал. В сущности, эпизоды, столь красочно исполненные в рассказе “ТД”, основаны на пластмассовых браслетах Принцессы. Мне самому не приходилось участвовать в формировании личности её высочества, контраст районов в глаза бросился мне не сразу. Спустя неделю или немногим более того, после расставания с Принцессой, рассказ “ТД” был готов, от начал и до конца. В самый последний момент появился эпизод в кафе, которым рассказ открывается. Ранее я уже писал о том, что молодой человек в чёрном – это не главный герой, не Артём. Теперь придётся объяснить, что же это за загадочный молодой человек; ответ будет скучным – никто. Эпизод тот целиком и полностью символичен, написан он, скорее в качестве яркой этикетки, с целью сразу же заинтересовать читателя. К тому же у меня уже был рассказ, застающий молодую пару ранним весенним утром (“Лучшие Традиции”), а повторяться не хотелось. Медицинской информацией я разбавлял текст согласно схеме, в которой и сам после запутался. У меня нет привычки сочинять за клавиатурой ПК, в подобных условиях я не вижу полного объёма произведения, - должно быть именно поэтому сюжет рассказа получился сумбурным и недостаточно динамичным. Другие вставки имеют свою историю.
Мне было лет пятнадцать, когда старший брат разъяснял мне смысл песен группы “Наутилус Помпилиус”. То были песни протеста и относились они вполне однозначно к социалистической действительности, которой были недовольны и автор текста песни “Стриптиз”, и музыканты свердловской рок-группы. Вообразите же моё удивление, когда я обнаружил, что после уничтожения той самой соцдействительности ничего не изменилось, текст песни остался актуальным, однако окрасился в дефлорационные тона. Вдобавок меня жутко обрадовало, что в те же пятнадцать лет её высочество в коридоре пустой общеобразовательной школы задом устраивалась к ди-джею, дабы он поглубже проник своим фаллосом в её укромненькую пещерку. Совпадения эти продолжали меня радовать и далее: когда я писал сценарий “Б/сахара”, где раскрывалась проблема наркотиков в студенческой среде, Принцесса лежала под наркоманом; когда вагина её была занята ментовскими пальцами, я сочинял трогательную историю про студентов Университета имени академика Сахарова. Это хороший университет. В нём учился Петя Овчиников, который снял кино “Б/сахара”.
В своё время я предъявлял эти пикантные совпадения Принцессе. Она отвечала тем, что, мол, не всегда она была участницей столь интересных событий, иногда она уделяла время размышлениям над своими будущими литературными трудами, и в доказательство действительно предъявляла какие-то рифмованные сочинения. Творческие результаты Принцессы можно отыскать в приложении к “ТД”, они были предъявлены мне уже после написания рассказа. Откажусь от каких-либо комментариев, замечу только, что в каждом разумном человеке зреет творческая личность, вот только трахали то, что принадлежало мне, а не каждому. Это большая разница. Возможно, когда-нибудь мне выпадет возможность ознакомиться с творческим потенциалом Принцессы. Всё возможно в мире, где есть Пролетарский район…
Цитата из Шмелёва попалась мне на глаза в самый последний момент, совершенно случайно, - из-за таких “случайно” я и верю в Господа Бога. Я даже не знаю что такое “Лето Господне”, поветь, роман, рассказ; цитату, которую можно найти в “ТД” я встретил в перекидном православном календаре (там есть цитаты для всех церковных праздников). Не задумываясь, я переписал её в ежедневник, а на следующий день набрал на компьютере. Меня можно обвинить в массе погрешностях, какие встречаются в “ТД”, однако до последнего я буду спорить о том, что цитаты там удались и даже больше. Без них, возможно, изменилась бы идея рассказа, многое осталось бы нераскрытым, ещё большее – непонятным. Один читатель написал мне, что цитаты были единственным, что заинтересовало его в рассказе. Сейчас я закончу с цитатами и перейду к более существенному вопросу: для кого, собственно, написан рассказ “ТД”.
Стихотворение “Не Будет (Зато)” мне и самому сейчас кажется настоящим шедевром поэзии. Оно было написано задолго до разлуки с Принцессой; помню, тогда она совершенно серьёзно спросила, почему я не возьмусь за поэзию более основательно. Я ответил ей, шутя, что не хочу оставлять других поэтов без работы. Я был такой шутливый потому, что “Не Будет” написал, проиграв какой-то спор её высочеству. Черновик я написал на какой-то выставке, что-то вроде “Пожарная Безопасность, Филателия и Связь”. Несмотря на красоту слога, и прочую дребедень, Принцесса осталась недовольна моим сочинением, поскольку там было “только плохое”, а строчка “зато будешь ты” слишком слабая, чтобы оправдать множество сток ей предшествующих… Много позже словосочетание “только плохое” я услышал несколько миллионов раз, дело не в этом. Когда всё было в порядке (была даже назначена дата нашего с Принцессой венчания), я уже чувствовал невозможность нашего союза в ближайшем будущем, хотя не менее охотно выбирал костюм для предстоящей свадьбы. Это что-то большее, нежели обыкновенная интуиция. Возможно, здесь есть смысл заговорить о раздвоении личности. Возможно, - об элементарной подлости и трусости. В конце концов, иногда меня посещает чувство, будто я пробрался во вражеский лагерь, собрал необходимую информацию и вернулся в родные окопы. Я был шпионом. Я использовал жителей микрорайона “Текстильщик” в своих интересах. Им, впрочем, не привыкать.
“Интерлюдия”, которую можно встретить в рассказе, появилась не на пустом месте. В упомянутой уже повести “Летняя Квартира…” есть схожий драматургическим построением текст. Из мальчишеской лихости я упомянул в Интерлюдии известных актёров и музыкантов, отдавая себе отчёт в том, насколько контрастно они выглядят, играя персонажей из Пролетарского района. Маковецкий, кстати, немного похож на Джереми Айронса, сыгравшего Гумберта в откровенно безвкусной “Лолите” Эндрю Лайна. Так что в некотором роде я подобрал на роль Хмеленко актёра, у которого есть опыт в изображении педофила.
Если взглянуть на подзаголовок рассказа, вопрос о том, кому предназначено произведение может отпасть сам собой, однако это всего-навсего подзаголовок. Я уже писал, что вряд ли у меня получится когда-нибудь написать что-либо равное по популярности “ТД”. Настолько разношёрстным и широким “узкий круг моих читателей” не был, пожалуй, никогда. Первой читательницей, однако, стала не Принцесса, и не моя жена, а знакомая девочка, с которой мы вместе работает в редакции журнала. Я едва не подпрыгнул до потолка от радости, когда она поделилась со мною впечатлениями, оставленными у неё после рассказа. Помимо прилюдных казней и бульдозерных процедур, я намеревался избавиться от Принцессы раз и навсегда. Я хотел исключить возможность даже случайной встречи, но не прочитать рассказа она не могла. Пусть написан он не только лишь для неё, но она имела право, она обязана была его прочитать. Результат превзошёл все ожидания: помимо Принцессы о способности к чтению вспомнили другие жители микрорайона “Текстильщик”, в том числе барышни, которые пели в церковном хоре (я оставил этот хоровой коллектив незадолго до окончания “ТД”), черноокая сводница Оленька, антигормональная мать её высочества и многие, многие другие.
Должен заметить, у меня ничего не получилось. Принцесса не отшатнулась от меня, раз и навсегда позабыв моё имя, местопребывание и облик. Однажды я был свидетелем реализации способа, при помощи которого можно быстро и безболезненно расстаться с девочкой из отдалённого района: её мальчик уверенно награждал девочку оплеухами, после точным и сильным ударом повесил ей фингал под глаз. Меня не хватает на подобное, - и вот поэтому Принцесса регулярно появляется в поле моего зрения, всё ещё уверенная в том, что мы созданы друг для друга, и всё такое прочее. Это ничего, что она приходит. Вместо неё запросто может прийти подполковник Хмеленко, вряд ли он обрадуется тому, что я поместил его на страницы своего рассказа, не изменив ни имени, ни отчества, ни фамилии, ни должности, ни номерных знаков его автомобиля. Или директор летнего лагеря “Лесная Республика”, что расположен где-то в районе Красного Лимана. Всё-таки торговая марка – “Лесная Республика”.
Помню, очень хорошо помню диспуты с жителями микрорайона “Текстильщик”. С их точки зрения шансов попасть в царство божие у меня было значительно меньше, чем у них у всех, вместе взятых, поскольку я подвергал сомнению некоторые православные аксиомы, руководствуясь, скорее, здравым смыслом, чем эрудицией. Так, например, я отказывался исповедаться, поскольку сомневался в свойствах посредника нашего батюшки между грешником и господом богом, после того как накануне с ним за одним столом пил водку (с нашим батюшкой, а не с господом богом). Таких запилов было навалом, но с особым интересом я выслушивал преимущества лагеря оппонентов: после грязи, гнили и слизи, какую я успешно описал в “Точке Джи”, они считали себя абсолютно чистыми и прощёнными, несомненно вписывающимися в интерьер божьего царства, поскольку в отличии от меня исповедались упомянутому выше батюшке после упомянутой выше пьянки, и не только после неё. В церкви я больше не пою, не посещаю её и в качестве обыкновенного прихожанина. Я не хочу верить в бога, который прощает такое. Такое я не простил бы сам себе, к богу о прощении такого не обратился бы никогда в жизни.
“Религиозная” часть рассказа “Точка Джи” построена не на умных и толстых книжках, или серьёзных диспутах с серьёзными дядьками, а на общении с населением всё того же упомянутого района. Возможно, всё в рассказе говорит о приближении конца света, однако, пообщавшись с пролетариями, мне показалось, что жить они будут долго и счастливо со своим третьесортным счастьем, - всё благодаря своей непробиваемой тупости. Принцесса, уже расставшись со мною болезненно и глупо, по-прежнему продолжает твердить о каких-то высоких целях, какие она преследовала, падая каждый раз на спину и раздвигая ноги, после на этих же ногах отправляясь в КВД, или двигаясь первинтином, или мешками выкуривая марихуану. Всё без толку. На ум приходит бабушкина поговорка “горбатого могила исправит”. Если вспомнить, что тупость спутница долгожительства, можно заметить, что понимание и к Принцессе, и к её землякам по микрорайону придёт не скоро. Впрочем, есть отдельные экземпляры, которых совесть не посещает даже за пять минут до смерти.
Рассказ не вызвал в ней совершенно никаких перемен, как не изменилась она с момента разрыва наших отношений. Не знаю, что я рассчитывал вызвать в ней. Иногда проскальзывали реплики об уходе в монастырь. Она по-прежнему считает себя абсолютно правой, а если и случалось с нею что-то плохое, то всё из-за обстоятельств, какие складываются как угодно, только не так, как это нужно принцессам. Многое прояснилось мне до отправления рассказа “ТД” на Текстиль. Долгое время я не понимал, зачем её высочество так основательно облила себя грязью в ту чудную пятницу. Тезисы об искренности и честности казались мне слишком неубедительными. Так вот, в шестом классе общеобразовательной школы Принцесса пообещала сама себе, что, как только встретит в своей жизни настоящую любовь, непременно поведает ей все свои отрицательные стороны без утайки. Что ж, следовало бы, или не давать никаких обещаний, или же, начиная с шестого класса более обдуманнее совершать свои поступки. Вы всё ещё сомневаетесь в том, что место судьи в микрорайоне “Текстильщик” вакантно? Правильно сомневаетесь: его занял я.
Возможно, она не была счастлива со мной, и уверяя меня в искренней любви, занималась самообманом. С гулким скрипом Принцесса, наконец, дочитала все мои сочинения к середине осени, делая какие-то умные выводы, руководствуясь Достоевским, и делясь ими по телефону. Периодически мне поступают предложения обзавестись любовницей в лице русоволосой девочки. Также периодически я угрожаю рассказать об этом её матери, хотя, сильно сомневаюсь, что антигормональная мамаша сильно бы возражала против сношений своей дочери с писателем (контрацептивная особа, после того, как я изобразил её в рассказе полной дурой, признала во мне творческую личность). Едва ли не еженедельно я получаю окончательно Последнее Письмо, - честное слово, когда-нибудь я разберу неразборчивый студенческий почерк, и опубликую рукописные труды стойкой третьекурсницы. Я их так и озаглавлю: “Письма Принцессы”.
Случаются и более продуктивные встречи. Я уже упоминал экземпляр рассказа, где рукой её высочества старательно было обозначено, где написана чистая правда, а где – вымысел. Однажды Принцесса раскрыла мне ещё одну неточность: оказывается подполковник Хмеленко никогда не позволял себе выражений, какие навязаны ему в “ТД”. С ходу Принцесса вспомнила случай, подтверждающее интеллигентность и эстетическое начало гаишного педофила: ехали они как-то раз в его красной “Ниве”, одна рука – на рулевом колесе, другая – соответственно рассказу “ТД”, здесь автор всё же придерживался действительности; дорогу “Ниве” перебежал тинейджер, и подполковник, вместо того чтобы сказать “ёб твою мать”, заметил, что, мол, нынешние подростки совершенно не задумываются о будущем… Такие же неточности встречались и с другими персонажами рассказа. Выслушивая всё это от Принцессы, внутренним слухом я прислушивался к собственному организму. Ничего. Никаких эмоций или физиологических последствий не вызывали у меня её исправления. Так что в некоторой степени процесс создания рассказа “ТД” вышел для меня панацеей.
Когда рассказ был ещё в проектах, я намеревался выслать его всем крупных газетам всей планеты, ОблГАИ нашего города, министерству внутренних дел Украины, правительству Ватикана (всего сотни две адресатов). Никто из них рассказа моего не получил. Распечатав осенним днём ещё один экземпляр “ТД”, я понял, что это всего-навсего рассказ, пусть и признанный литературным произведением, - но признан кем? Жителями микрорайона “Текстильщик”. И по сей день я не верю, что, насколько не было бы сильным, хорошо написанным и крепким литературное произведение, оно не в состоянии вызвать перемен в обществе. В состоявшемся однажды телефонном разговоре мать Принцессы поинтересовалась, насколько активно я намерен распространять рассказ. Настолько, насколько получится, ответил я. Меня обвинили в незнании жизни. О’кей, сказал я, каждому своё. Матери Принцессы - шить и воспитывать дочь (если получится хоть что-то исправить), мне – не зная жизни, писать рассказы. По-своему она права: мне не выпало пережить то, что в рассказе обозначено пластмассовыми браслетами, всё написано со слов русоволосой доброй девочки, её высочества, Принцессы Пролетарского района…
История рассказа “ТД” в интернете – особая история.
Когда я понял, что, сколько бы ни насиловал принтер, распечатывая экземпляры рассказа, внушительного числа читателей он не соберёт. И вот тогда я вспомнил о прозе.ру…
Года два назад я открыл для себя “виртуальный литературный мир”, прости Господи, ради интереса повесив какой-то текст. Никаких особых результатов это не дало, я же до сих пор удивляюсь, как мне тогда удалось справиться с системой регистрации на сайте, а там ведь были штуки вроде “назовите девичью фамилию вашей матери”!
Только сейчас я понимаю, что поступил более чем легкомысленно, бросив на сайт текст, не перечитав его от начала до конца ни разу. Помню, использовал противную проверку орфографии, кнопка F7, что ли, - и всё, этим моё редактирование на первоначальном этапе и закончилось. Дорогие мои интернетовые читатели, на то время я просто был не в состоянии работать с каким бы то ни было текстом вообще, не говоря уже о пластмассовых браслетиках Принцессы Пролетарского района!
Первым отзывом на рассказ была рецензия девушки по имени Тайка. До этого, на другой рассказ, у меня уже была рецензия. Вместе с Тайкиной получилось целых две. Как писатель у писателя, я спросил у Тайки совета, относительно популяризации рассказа на сайте. Она пообещала мне повесить ссылку на свои сообщения электронной почты, за что ей огромное спасибо. Тогда я не понимал, что она имеет в виду, поскольку в обращении с e-mail слыву полным профаном. Однако в многочисленности посетителей сайта, прочитавших рассказ “ТД”, виновен другой человек (о нём позднее). Сколько там сейчас рецензий, - не знаю, сбился со счёта, но прилежно прочитал все до единой. Оперативно отвечать на все рецензии, какие следуют после рассказа, у меня нет ни возможности, ни навыков. В интернете бываю нечасто, опять же, потому, что нет возможности бывать столько, сколько хотелось бы.
Боюсь, ответа на чью-либо рецензию так и не появится, просто потому, что, прочитав некоторые, открыл для себя великую истину: рецензии эти пишут либо писатели, либо те, кто считает себя писателями, либо критики, в любом случае, - лица, являющиеся частью какого-то общества, пусть будет, общества с литературным уклоном. Заглядывая время от времени на страницы с творчеством других авторов, я ужасался количеством отзывов, какие объёмом измельчали или вовсе уничтожали само произведение, - рассказ или повесть. Обилие отзывов на “Точку Джи” не испугало меня совершенно, поскольку, размещая этот рассказ на прозе.ру, я преследовал единственную цель: мне нужно было, чтобы рассказ прочитало как можно больше народу. О том, что народ это будет в большинстве своём писателями (а не читателями), мне в голову не приходило.
С конкурсом всё вышло совершенно случайно, подобно тому случаю, когда совдеповские рокеры поехали на фестиваль в Прибалтику, для того чтобы выпить водки, накуриться травой и потрахаться, а их в итоге наградили первой премией ВЛКСМ. Известный в интернетовых кругах Василий Шимбреев написал однажды коротенькую рецензию на другое произведение (“Теория Гениальности”). Я ответил ему довольно сердито, но подробно, понятия не имея, кто он такой, просто ткнув курсором в обратный адрес. Раскрыв сайт прозы.ру в следующий раз, месяц, наверное, спустя, я отыскал его имя в качестве критика и номинатора. Позже, пользуясь столь стрёмным знакомством, я автоматически писал ему просьбы выдвинуть меня на конкурс, после каждого произведения, какое удавалось мне набрать на компьютере и разместить на сайте. В такой ситуации я скорее готов поверить в то, что Шимбреев выдвинул “Точку Джи” просто потому, что я достал его, а не потому, что впервые в жизни я написал хороший рассказ. После номинирования “Точки Джи” всё стало очень серьёзно. Нужно было исправлять ошибки, что-то убирать и добавлять, чередуя этот занимательный процесс с редакторской работой в компьютерном журнале, где я работаю. Отказываться и отступать было некуда, - позади микрорайон “Текстильщик”.
Когда были набраны такие серьёзные обороты, мне самому непонятно, отчего я с такой тщательностью упомянул реквизиты существующих в действительности людей, и перетасовал всё это с собственным вымыслом. С метро, например, всё понятно: это отголосок предыдущего рассказа, “Метро”, каким я распрощался с предыдущим сопливо-слёзным этапом своего творчества. Мне просто лень придумывать не только новых персонажей, но и места для их действий, и поэтому я перетащил метро из “Метро” вместе с мебельным бухгалтером Егором Михайловичем. С местом действия, вообще, случилась забавная штука. Это как некая модель, относительно которой ты распоряжаешься поведением своего главного героя. Так уж получилось, что на момент написания “Точки Джи” модели города Донецка в моём воображении не было, хотя всё лежало под рукой. Выкладывая на страницах рассказа библиотеку имени Крупской, площадь Свободы или железнодорожный вокзал, я понятия не имел, как всё это выглядит. Звучит сущим бредом, тем не менее, это так.
Среди авторов рецензий несколько активнее остальных выглядел Диас. Позже проявилось его тёмное прошлое (он – бывший мент), что привело меня в замешательство. Воображение рисовало мне всю ту публику, чьи имена, фамилии, псевдонимы и синонимы встречались под рассказом “ТД”, по очереди посещающими служебный кабинет следователя милиции; “Точка Джи” - это состоявшееся преступление, а все они, - свидетели, потерпевшие, жертвы и подозреваемые. И вот так, на жёстком стуле, в сопровождении тяжёлых тонов кабинета следователя милиции, кажется, есть даже яркий направленный в глаза свет, выложив на идеально пустой и чистый стол страницу формата А4 следователь задаёт риторический вопрос: “Ну, так как мы относимся к современной литературе вообще, и к рассказу “Точка Джи” в частности?”. В правдивости ответов нельзя сомневаться, однако под ментовским сапогом может родиться, появиться и образоваться всё, что угодно, только не истина. Перепуганные литературные деятели будут говорить, скорее то, что ожидают от них услышать. В принципе, это то же самое, что можно встретить на прозе.ру, в разделе “рецензии”. Они остроумничают, стебутся, лукавят, всё это далеко от искренности - и потому впечатление создаётся довольно странное. Мне трудно воспринимать их всех живыми людьми, а если и существуют те люди, то они больны творчеством, больны в плохом смысле этого слова. Творчество не может быть болезнью, возможно только временно, там же случай серьёзный, скорее всего – хронический.
С того самого дня, когда решил я взяться за сочинительство, у меня не было своего момента истины, когда под чёрным дубом, глубокой ночью, я поклялся во главу угла своей жизни ставить именно писательство, а всё остальное – потом. Это произошло по умолчанию, и далее меня устраивало почти всё в сложившейся системе, хотя мне не повезло в этом отношении с родными и близкими (они по-прежнему считают мою писанину, в лучшем случае, причудой), зато повезло с женой, не понимаю до сих пор как она все эти причуды терпит. И вот старания мои попали в поле зрения мента, - вот тут-то и пришло, казалось бы, время занервничать, поскольку “Точка Джи” действительно преступление, - и против ментов в том числе. Между тем, чувствую я себя, возможно, свидетелем преступления, но не отнюдь преступником. После позитивной оценки от мента я пребываю в замешательстве. Вот ведь показатель, так показатель – ментовская точка зрения. Если “Точка Джи” пришлась по душе менту, значит, нужно что-то исправлять, переделывать и менять. Ни малейшего желания делать всё это, у меня нет и в помине. Возможно всё наоборот: исправлять, переделывать и менять необходимо как раз ментам, а не мне. Я всего лишь скромный историограф (опять содрано у Набокова), Диас – представитель силовой структуры. Ко всем широко известным недостаткам внутренних органов могу добавить вот это: если менты занимаются рецензированием текстов в интернет-изданиях, нет ничего удивительного в том, что в микрорайоне “Текстильщик” царит беспредел.
Сейчас пятнадцать минут моей популярности на прозе.ру миновали, главная страница увенчана другими ссылками. Сплошь и рядом, буквально на каждом шагу, я встречаю символы завершения периода, что ли, “ТД”. Совсем недавно был достроен гараж, на строительстве которого я прозрел относительно морального положения Принцессы. У меня нет ни одного экземпляра рассказа, напечатанного на бумаге, однако это не значит, что он активно ходит по рукам мальчиков и девочек, интересующихся современной литературой. Просто забыли, - вот и всё. Мне надоело сидеть в кресле судьи, пусть теперь этим займётся кто-нибудь другой. Я удивился тому, сколько внимания уделяют жителям отдалённых районов, с ходу на память приходят “Псы с Городских Окраин” группы “Чай-Ф”, “Армия Жизни” “Алисы”, и совсем свежая вещь Васильева “Гандбол”. Свято место…
Был ещё забавный случай с Борисом Натановичем Стругацким. Весной я выиграл конкурс имени его, и мне по почте прислали книжку с автографом мэтра русской фантастики. Прочитав где- то, что БНС издаёт журнал “Полдень. 21 век”, я выслал ему “Точку Джи”. Я руководствовался чьей-то рецензией, где рассказ “ТД” был классифицирован как антиутопия, а Борис Натанович писал мне как-то, что и Кафка, и Гоголь – всё фантастика. Что ж, “ТД” не показалась ему фантастическим произведением, - так оно и есть с определённой точки зрения. Меня смутило другое, - слишком быстро мне пришёл ответ, так быстро читать, как мне кажется, не умеют даже астрономы. Не ожидал, что у мэтра русской фантастики и швеи из микрорайона “Текстильщик” найдётся что-либо общее, - а вот на тебе… Я набрал массу бесполезных извинений в ответном сообщении, - на том общение наше и закончилось.
Рассказ с несчастливым концом всё же обладает одним позитивным фактором, - когда-нибудь он всё равно заканчивается. У “ТД” есть финал, есть последняя страница с датой написания рассказа. Точка Зет – моё собственное открытие. Буква “Z” – последняя буква в английском алфавите. Осознанно или нет, - её высочество всеми силами старалась уничтожить во мне романтика. У неё ничего не получилось. Да, всё написанное до “ТД”, кажется мне теперь наивным и смешным. Да, пластмассовыми браслетами была однажды уничтожена какая-то часть автора рассказа “ТД”. Да, вполне возможно, я никогда и ничего больше не напишу. Но я расстался с Принцессой, - это кажется мне наибольшим позитивным событием, начиная с мая месяца нынешнего, завершающегося года. Я буду жить.
Сейчас я и сам в это не верю, но у меня тоже было детство, и в нём были и пионерлагерь, и СЮТ, и музыкальная школа, и много чего ещё хорошего. И вот в один прекрасный день, дату которого я не запомнил, всё это было обильно залито грязью, которая не высыхает даже в лучах яркого летнего солнца, а сверху добрые руки её высочества установили гаишную мигалку, издающую жуткие звуки. У тебя ничего не получилось, Принцесса. Моё детство, - замечательное, чудесное, солнечное и неприкасаемое, - значительно сильнее твоих пластмассовых браслетов. Использовать меня вашему высочеству не удалось. Я не такой, как вы. Я всего лишь любил вас.
Я жестоко обманул бедную девушку. Обещал жениться на ней, - и не женился. Обещал, что будем вместе, - а мы порознь уже как три месяца. Обещал, что всё будет хорошо, - а тут как понеслось: сначала террористы захватили культурный центр в Москве на Дубровке, потом неожиданно похолодало и пошёл снег, а потом в нашем городе начали беспредельничать таксисты, взвинтили, сволочи, цены. Сдержал я одно только обещание – написал рассказ. О Принцессе, для Принцессы, для её окружения, - и для её детей. Ребёнок имеет право знать, чем занимались его родители, до того, как он появился на свет. Рано или поздно в его жизни появятся добрые люди, профессиональные сплетники. Пусть уж лучше ему достанется рассказ “Точка Джи” впереди всяких сплетен. Ведь тогда всё станет относительным, и будет неясно, что выдумка, – пластмассовые браслеты Принцессы или первый поцелуй у разбитых почтовых ящиков, концерт Zемфиры и побережье Азовского моря. В ом, что у её высочества будут дети, я не сомневаюсь, поскольку собственноручно вставил в рассказ “Тоска Джи” строки, поясняющие термин “размножение”.
Литера “G” – отнюдь не первая, но здесь всё оправдано. Я был не первый у Принцессы, не стал и последним. Микрорайон “Текстильщик” - не первый и не последний в городе, после него есть ещё Петровский район и посёлок “Трудовские”. Однако буква “G” одна из первых, должно быть потому её соперница “Z” вышла символом завершения в моей истории Пролетарского района. “Точки Зет” нет в организме ни мужчин, ни женщин, - её не существует нигде. Можете не сомневаться, точка эта – моя выдумка, от начала и до конца. Нет и Принцессы Пролетарского района, - однако осталась Юлия М., студентка филфака донецкого универа, жительница микрорайона “Текстильщик” Надеюсь, у неё всё будет в порядке. Надеюсь, у меня тоже.
Где-то, по пионерлагерным просторам рыщет похотливый извращенец подполковник Хмеленко, вполне целый и невредимый. Минувшей неделей в микрорайоне “Текстильщик” опять кого-то убили, опять, наверное, самоубийство. В универе мальчики и девочки раз в неделю собираются на литературный кружок, где зачитывают свои сочинения. Нашего губернатора, бывшего зека и просто хорошего человека, сделали премьер-министром. Жизнь налаживается, одним словом.
Оглянувшись назад, вижу, что последняя точка получилась недостаточно объективной. Несмотря на всю гнусность, которой облечено моё недавнее прошлое, мне не удалось передать его на страницах этого труда. Единственным правильным и положительным персонажем вышел сам автор, - что ж, я не претендовал на объективность. Зато я был предельно искренен с вами, дорогие мои читатели. Надеюсь, вы это оценили.
В последнее время у меня стало привычкой ставить в конце рассказа текст какой-либо песни или любую другую цитату. Есть хорошая шутка, что скоро мне можно будет выпустить саунд-трек к своему творчеству. Рассказ “Точка Джи” изобилует цитатами, поэтому сейчас сделаю исключение и выражу благодарность тем, кто, несомненно, повлиял на автора “двух точек”. Итак, огромное спасибо:
моей жене Алёнке, маме, папе, бабушке, старшему брату Руслану и младшей сестре Полине, тёте Наташе и дяде Саше - за любовь и поддержку;
Бритни Спирс – за то, что несвоевременно потеряла девственность, и избавила множество девочек из отдалённых районов от лишних родительских подзатыльников и упрёков;
Земфире, Ночным Снайперам, Юльке Чичериной, Саше Васильеву, Найку Борзову, Илье Лагутенко, Чай-фам, Чижу, Наутилусам Помпилиусам, - за классные песни;
Шреку, принцессе Фионе, Ослику, лорду Фаркуаду, - за то, что напомнили о существовании поучительных сказок;
Донецкому Государственному Университету, - за то, что есть с чем сравнивать собственное творчество, уроень интеллекта и воспитания;
Донецкой Государственной Консерватории – за то, что там нет музыки;
Донецкому Политехническому Институту – за то, что есть с чем сравнивать Донецкий Государственный Университет;
Жителям микрорайона “Текстильщик” - за то, что они есть, и их можно использовать столь широко и разнообразно;
Девочке - прототипу персонажа Принцессы Пролетарского района – за то, что вымыла окна в квартире, которую снимаем мы с женой;
Ригине Сорокиной – за то, что первой прочитала рассказ “Точка Джи”;
Борису Натановичу Стругацкому – за то, что ему не понравился рассказ “Точка Джи”;
Тайке – за советы;
Василию Шимбрееву – за номинацию в литер.ру;
Стасе Окуневой, Игорю Комову, Griffin-у, Машке Квакиной, Eddie, Александру Молчанову, Малуше Любечанке, BMP, Turandot, Insignifiante, чайке по имени J, Просто Лёхе, White, Ольге Фадеевой, Ульрике Сперницкой и всем остальным, кто намерен написать рецензию на рассказ “ТД”.
октябрь – ноябрь, 2002
Полковник Николаев, Михаил Константинович, выглядел мрачнее тучи. Без пиджака, в рубашке с короткими рукавами, узел галстука расслаблен, - но даже так полковник сохранял солидность, вызывающую уважения, назвать его “Константинычем”, вряд ли кому из присутствующих пришло бы в голову. Полковник смотрел не то в окно с ярким небом, не то в безжизненный аквариум, скорее всего – смотрел в никуда. Коля не заметил, когда в ничейной комнате появился его шеф. Уставное приветствие (“Здравия желаю, товарищ полковник”) прозвучало глупо оттого, что в руках Коля по-прежнему держал листы с принтерным текстом. Разлепив сухие губы, Николаев произнёс:
- Не называйте меня “полковником”… Товарищ радист, - с явным раздражением добавил он, и вышел, взглядом позвав за собой Тамару.
- Полковники и подполковники, - они разные бывают, - рассудительно и как-то осторожно проговорил Андрей; несколько оживившись, продолжил:
- Там всё проще, чем тут соплей развезено. Бабуля с мамашей бегают с дочкой этой, как с писаной торбой, а девочка приключений на свою жопу ищет. Жопа там не маленькая, но и приключений на неё хватает.
- Я не понял, а где про триппер? - растерянно произнёс Артур-Кевин.
- Забарал ты со своим триппером! – воскликнул Андрей. – Съезди в общагу универовскую без резины, - будет тебе потом и трепак, и сифилис, и ОРЗ половым путём!
- Нет, я его точно сегодня ударю, - сказал Кевин. – И Никита присоединится. Правда, Никита?
Человек в сером свитере промолчал, продолжая обижаться за отнятую рукопись.
- Меня другое колебёт. - Андрей тоскливо посмотрел за окно.
- Почему вам “спасибо” не сказали? – иронично поинтересовалась девушка Тамара.
- Нет. Когда закончится эта жара
- Скоро, - сказал Коля складывая листы в первоначальное состояние. – Уже скоро…
Стоящий по пояс в прохладной воде озера, Женя руками держался за раму водного велосипеда, сильно щурясь смотрел на веснушчатую девушку, сердито говорил:
- Слушай, давай я тебя просто к его вышке подведу, чтобы ты могла ему улыбаться весь день, а не пялиться с такого расстояния. Я слышал, для глаз вредно, всё время вот так, над водой смотреть…
- Да он пришёл всего две минуты назад! – воскликнула Катя, шлёпнув себя ладонями по обнажённым бёдрам. В купальнике она могла представлять интерес для всех мужчин, помимо плаврука, - если бы такие отыскались на пляже у озера, во время пересменки в летнем лагере труда и отдыха.
- Так ты время засекала? – хмыкнул Женя. – Ты хотела ревности, - на тебе ревность… Достали вы все уже, - он оттолкнул от себя водно-велосипедную машину, направился к берегу, легко преодолевая сопротивление воды.
- Женька! – девушка завертелась на пластиковом сидении, толчок вспыльчивого пионервожатого отгонял её на середину озера. – Женька не бросай меня здесь!
Бросил. Вышел на берег, собрал вещи, ушёл в лес. Там была поляна, залитая солнцем, где можно было обсохнуть и побыть одному. Женя подозревал, что мир тесен, - но чтоб настолько! Сначала по странному совпадению на всё лето рядом с ним устроилась Катя. Потом приехали эти двое, как раз на пересменку, как раз когда можно водкой заливаться хоть до макушки, - пересменка, три дня безделья, никаких тебе развлечений, никаких ограничений. Наташка Кулагина, - она по жизни была тупой напористой стервой, всё считала своей собственностью, а если не своей, то со временем рассчитывала сделать своей. Женя однажды раскрыл ей её заблуждение, - вот за это Кулагина его не любила, можно даже сказать – уважала. Относительно Кулагиной Женя предпочитал первое.
С Димой, её любимым мальчиком, минувшей весной приключилась страшная беда. Сравнительно быстро для своего интеллекта (за четыре месяца) он прочитал “Преступление и наказание”, и решил почему-то что стал умным. Это было настоящее стихийное бедствие – Дима, прочитавший “Преступление и наказание” и считающий себя умным. Теперь во всех спорах, даже имевших к литературе косвенное отношение, он считал своим долгом вставлять фразу: “Нет, сразу видно, что вы Достоевского не читали”. Ладно бы говорил только своим сверстникам, так он однажды это преподу сказал, прямо на лекции! Представить подобное, - препод филфака, не читавший Достоевского, - сложно, но можно, модно даже увидеть своими собственными глазами, и никому и о том не рассказывать, потому что никто не поверит. А Дима поверил…
- Нынче это модно – солнечные ванны в лесу, - сказала Кулагина, рассматривая Женю, сидевшего по-турецки в одних плавках в центре поляны. На девушку ему приходилось смотреть снизу вверх, прикрывая ладонью глаза.
- Чего это вы там с Екатериной не поделили, на весь лагерь разорались? – поинтересовалась Наташа с полуулыбкой на губах.
- Плаврука, - честно ответил ей Женя.
- Ну… Было бы там чего делить, - пробормотала девушка. Дима, постоянно следовавший за нею по пятам, прищурившись смотрел на голубеющее сквозь деревья озеро.
- Она там до сих пор орёт, - сказал специалист по Достоевскому.
- Слушай, Кулагина, - сказал вдруг Женя, - ты бы сходила, помогла подруге. Утопится ведь. Заодно и перед плавруком задницей поверишь…
- Было бы перед кем вертеть, - нисколько не обидевшись, произнесла девушка. К озеру, тем не менее, пошла. Дима почему-то медлил, не устремился следом.
- Господин Ширяев, - почти торжественно заговорил он, как только Кулагина удалилась на безопасное расстояние, - мне необходимо срочно вам кое-то показать…
“Макет памятника Достоевскому?” – предположил Женя, но вслух ничего не сказал, завозился с одеждой, из карманов шорт выпали какие-то мелочи. Он не сразу заметил, что Дима нервничает, ежесекундно губы облизывает, даже пробор в причёске, всегда аккуратно выверенный кулагинской рукой, исчез во всколоченных волосах.
- Ну пошли…
- Тут… вот в чём вся беда, - говорил Дима, когда они залезли в самую гущу леса, прохладную и спасительную. – Что в “Точке” правда, а что нет. И как много народу её прочитало…
- Какая разница? Ничего ведь не изменилось, - пробурчал Женя, не испытывая особого желания влезать в очередной без пяти минут литературный литературный диспут, итог которого предсказать можно было без труда.
- Если там выдумано то, что я тебе сейчас покажу, то может быть там вообще ничего не выдумано? – продолжал самостоятельные рассуждения Дима. Его однокурсник поморщился, с усилием вымолвил:
- Писать о том, что существует на самом деле – невелика затея. Потому и вытирают об журфак ноги все, кому не лень.
- А что остаётся? Фантастика? – не понял Дима.
- Вся литература, всё творчество, в принципе, - фантастика, - сказал Женя. Удивлённый таким открытием, Дима остановился, растерянно взирая на основание широкого дуба.
- Слышишь, Ширяев, ты это прочитал, или сам додумался? – спросил он.
- Прочитал, конечно. У Достоевского, - вполне серьёзно ответил Женя.
- Где?!
- В “Преступлении и наказании”. Книга третья, глава седьмая.
- Ты чё, в натуре, что ли?!
Женя вздохнул.
- Нет. В третьей книге всего шесть глав, - сообщил он новость для спеца по Достоевскому…
В низине, на земле, где в дождливую погоду наверняка скапливалась вода и получалось неглубокое болотце, отчётливо различались следы автомобильных покрышек.
- Это всё? – поинтересовался Женя, рассматривая следы протекторов как человек, глубоко разочаровавшийся в увиденном.
- А чего тебе ещё? Это следы “Нивы”, - отозвался Дима.
- Ну да, - кивнул Женя. – Красной. Буквы ЕХ на номерных знаках.
- Без приколов – это “Нива”. Я точно такие же видел возле гаражей, где гараж моего отца стоит. Там какой-то чувак на “Ниве” ездит.
- А папик твой на чём ездит?
- “Опель-вектра”.
Насколько Ширяев-младший разбирался в подобных вопросах, авто вроде “опеля-вектры” и “опеля-кадета” в узких мужских интеллектуальных кругах называли “шлюховозками”, однако перед ним лежали следы преступления, оставленные совершенно иным видом транспорта, тем не менее, с той же целью справляющимся не менее успешно, чем какие-нибудь “опели”.
- Слышишь, Димыч, может ты попробуешь по протектору номер определить? – спросил Женя.
- На фига тебе номер? Гляди сколько совпадений: летний лагерь, озеро – и отпечатки “Нивы”! – Дима взгляда отнять не мог от колеи, сохранившейся в чуть влажной лесной низине.
- Димыч, - Женя поднялся с корточек, - сам подумай. Если здесь следы той самой “Нивы”, кого тогда грохнули в “Точке”?
Вопрос был риторическим, однако у Димы забегали глаза, дважды он пытался что-то сказать, поделиться соображениями.
- Так, подумаем. Он приехал. Постоял. И уехал. А это что такое? – Женя подошёл к зарослям волчьих ягод, их не только в лесу, - на территории лагеря было полным-полно, всюду стояли щиты, с живописно изображёнными результатами пищевых отравлений. Присев на колени, Женя сунул руку в самую гущу кустов. В итоге получил страницу яркой мелованной бумаги из женского журнала.
- Кроссворд, - объявил он. – Разгадай кодовое слово – получишь путёвку на Кипр. Роман Достоевского, пять букв.
- “Преступление и наказание”! – заблажил на весь лес Дима.
- Неверно, Дмитрий. Роман называется “Идиот”. Не отдыхать нам на Кипре, - вздохнул Женя, отбрасывая журнальный клочок в сторону.
- Надо по следам идти, - проговорил Дима.
- Ага, прямо к ОблГАИ и придешь. Фигня, до трассы, в лучшем случае дойдём, а дальше что? С собаками искать?
- А если не до трассы? А если он здесь, р-рядом? – от волнения Дима начал заикаться. Пионервожатые обменялись взглядами. Женя вскинул руку с часами на запястье.
- Обед сейчас. Лучше соблюдать распорядок дня, - проблем меньше будет, - он поднялся с колен, принялся отряхивать себя от травы и мелких веточек. – После обеда пойдём. Только девчонкам – ни звука…
Как бы не так. Во время обеда, когда столовую заполнил обслуживающий персонал с ярко выраженными следами похмелья на лице, Дима без конца подавал какие-то непонятные знаки однокурснику. Чувствуя жуткое желание прибить коллегу-тупицу прямо за миской супа, Женя, тем не менее, спокойно отнёс посуду к мойке, и также спокойно вышел наружу, в раскалённый солнцем день.
Возвращаться в низину смысла не было, студенты запомнили, куда шли следы вездехода, созданного в социалистическую эпоху. Взобравшись на холм, Женя перевернул бейсболку козырьком вперёд, посмотрел в даль. Им невероятно везло. В невысокой траве колея, оставленная “Нивой” (если спец по Достоевскому не ошибался), была различима более чем хорошо. Отсюда, с холма, её уже невозможно было принять за игру воображения. При желании можно было присесть на корточки, прикоснуться в примятой траве.
- Дмитрий, - негромко произнёс Женя, - у меня для вас сюрприз…
Поставив руки на пояс он повернулся к лесу и прокричал:
- Ладно, выходите, хватит шифроваться!
Некоторое время дубы и клёны хранили молчание и покой. Дима с недоумением переводил взгляд с деревьев на Женю. Наконец, запестрело ярко-голубое платье, следом – джинсовая ткань. Обе девушки поднялись на холм.
- Мы случайно, - пропела Катя, пряча взгляд.
- Ты в столовой такие сигналы подавал, странно, что за нами пол-лагеря не увязалось, - сказал Женя Диме. – Погоди-ка. Девчонки, а на фига вы накрасились?
Вопрос так вопрос. Кулагина скучающе смотрела на исчезающие вдали следы автомобиля, отрицая саму возможность получения связного ответа. Катя нервно кусала губы, сложив руки за спиной. Странно как-то засопев, Дима произнёс:
- Это… самое… Я в журнале одном читал: в каждой женщине живёт жертва, в каждом мужчине – маньяк…
Женя кивнул:
- Наточка Кулагина достанется подполковнику первой. Журнал не “Спид-Инфо” назывался?
- Я не помню, - сказал Дима.
- “Преступление и наказание” - вот клёвое название для журнала, - изрёк Женя, и направился по следам порочного авто. Остальные двинулись за ним. Трава под ногами, казалось, хрустит.
- Кобель он, писатель этот ваш точечный, - тоном стервы, знающей жизнь, говорила Кулагина. – На стороне погулял с Принцессой, а потом её бросил… А вы нюни распустили: конфликт поколений, социальная утопия…
- Чисто бабская точка зрения, - отозвался Дима.
- Да? Тебя так поимеют, погляжу я какую ты точку зрения сложишь.
- Точку Джи, - вставил Женя. Никто не засмеялся. Вместе с тридцатидвухградусной жарой накалялось общение студентов, однако дело было не в жаре.
- Это что? – спросил Женя, разглядывая видневшиеся неподалёку постройки.
- Ещё один лагерь. Как наш, только побольше. И спортивный, - сообщила Катя.
- Можно было туда устроиться. Там платят больше, только к озеру далеко топать, - добавила Кулагина.
- Не подлизывайтесь, - сказал им Женя. – Пришли, кажется…
Он не ошибся. Следы “Нивы” привели их к углу высокого бетонного забора, и далее стелились вдоль него в скудной тени раскидистых ив.
- В прошлом году тут тоже кукуруза росла, - ни к селу ни к городу сказал Дима. – Можно было кукурузу тырить и варить прямо на кухне, никто не запрещал. Даже соль давали, если попросить хорошенько. Ух, мы тогда кукурузы налопались! Весь день лопали, и ещё осталось! А потом…
- Димыч, я понимаю твоё внутреннее состояние, но не мог бы ты закрыть свой рот? – с кислой миной попросил Женя.
Вскоре показались ворота, раскрытые настежь. Поначалу студентам показалось, что ворот и вовсе нет, как таковых, но позже они увидели половинку со словом “добро”. “Пожаловать”, очевидно, было написано на другой половинке. Автомобильные следы вели на территорию чужого лагеря, пересекали границу неизвестности. Солнечный свет играл сложную игру: Женя, Дима, Катя и Наташа стояли на самом солнцепёке, на площадке перед въездом в лагерь, тогда как там, за распахнутыми гостеприимно воротами всё таилось в спасительной тени. Однако чувствовалось, всего шаг отделял эту тень от полумрака, и далее – гибельного, чернильно-чёрного, всепоглощающего мрака, способного уничтожить самый яркий источник света. А здесь перед ним стояли всего лишь четыре студента, смешавших вымысел с августовской действительностью.
- Я туда ни за какие коврижки не пойду! – заявила Катя. Женя стоял чуть позади неё, видел, как она пальцами выделывает невероятные фигуры, почти театр теней.
- А никто и не зовёт, - сказал Дима, с места, однако, не двигаясь.
- Чего трусите? Вы же маньяки, а не мы, - Кулагина оставалась на волне стервозности.
- И при чём здесь вторая волна русской эмиграции? – пробормотал Женя, всматриваясь в тень.
Качели и корпуса. Турники и шведские стенки. Аллеи и щиты с пропагандой. Снова качели и снова корпуса. Ни единого движения не было заметно на теневой территории, как будто невидимый мастер создал блестящую диораму, тонкими умелыми штрихами придав мирной и обыденной картине спортивно-оздоровительного лагеря черты порока и грязи, готовых выплеснуться немедленно.
- Ты сказала кому-нибудь, куда мы пошли? – вдруг спросила Катя у Кулагиной.
- Кончено, сказала. Плавруку, - ляпнул Дима.
- Сам ты плаврук, понял?! – взвилась Наталья.
- Сейчас “Дети Кукурузы” начнутся, - сказал Дима, нервно хихикнув
- Женька, пошли назад, мне страшно, - заныла Катя.
- Мне тоже. И страшно, и интересно, - отозвался Евгений. - Страшно интересно всегда узнать, чем всё заканчивается…
В свете яркого солнца, на площадке перед парадным въездом в лагерь, университетские дети настороженно препирались меж собой, а вверху, на металлической арке металлические буквы сообщали название заведения:
ЛЕСНАЯ РЕСПУБЛИКА
Трещины на потолке в вестибюле здания суда Стива мог бы наградить хронологическими таблицами, появись у него такое желание. Далёкая от него плоскость напоминала адвокату его собственную жизнь. Поначалу трещины появлялись вне его внимания, когда он пацаном бегал в школу, не подозревая о том, что все его проступки фиксируются каким- то потолком. И потому, когда Стива появился в этом месте впервые, потолок был далён от идеального состояния. Отнял у слабого кисель с пряником в детском саду, - нарушилась белая плоскость, едва- едва заметно. Прошёл мимо старушки с протянутой – к тебе! Только к тебе! – рукой, - поползла, разрослась гибельная трещина к самой середине потолка, видна теперь уже всем, не только с лестницы заметна, с улицы через высокое окно можно разглядеть чёрную застывшую тонкую молнию. “А рухнет ведь когда-нибудь”, - подумал Стива. Он поймал себя на том, что смотрит на потолок слишком долго, даже шея заболела. Сделав ряд расслабляющих движений, Константин Дмитриевич вздохнул и перевел взгляд на свою новую секретаршу.
- Ирина, вы очки не носите? – спросил он.
Девушка для уверенности покрепче вцепилась в пластиковую прозрачную папку, и несколько раз повела головой из стороны в сторону, от чего у Стивы появилось ощущение, будто они вдвоём находятся на корабле.
- Тогда старайтесь меньше косметики использовать. Мы здесь, всё- таки, семьи сохраняем, а не… Словом, старайтесь поменьше краситься, - сказал Стива, - а то потолок обвалится…
- Что? – Ирина округлила в удивлении глаза. Большие, карие и яркие. Тем не менее Стива без труда перевёл взгляд на папку в её руках.
- И прекратите таскать на работу опусы всяких идиотов, - уже тише добавил он, делая шаг в сторону зала заседаний.
- Этот опус у вас на столе вчера лежал, - пробурчала девушка. Константин Дмитриевич обернулся, с вялым раздражением сказал:
- Что вы ещё видели на моём столе?
- Ничего, - быстро сказала секретарша.
- А чего вы там не видели? – продолжал допытываться адвокат.
- Ничего, - как заведённая повторила девушка.
- А может мы диспут откроем, прямо сейчас, у нас в запасе…
- Константин Дмитриевич, извините пожалуйста, я больше не буду, - с детской непосредственностью прервала его Ирина. Растерявшись, адвокат не мог произнести и слова, наконец рассмеялся, устало, потом поманил девушку за собой: “Идёмте”.
У длинного ряда стульев, в глухом тупике мрачного коридора, пахнущего сыростью и справедливостью, он остановился. Весело глядя на секретаршу, сказал:
- Здесь мы будем ожидать наши слушания. То есть, не мы, а вы. Мне, в большинстве случаев, нужно будет успокаивать клиента, или клиентку. Как только нас позовут, вы должны немедленно меня разыскать, даже если я буду заперт в кабинке мужского туалета.
- Я знаю, вы мне вчера всё это говорили, - осторожно, с долей вины в голосе произнесла девушка.
- Да? – засомневался Стива.
- Да, - подтвердила девушки.
- И про туалет говорил?
- И про туалет…
В замешательстве адвокат пребывал не более секунды.
Тогда сидите здесь, читайте свой идиотский опус, ждите, когда нас позовут, - распорядился он. Сделав пару шагов, остановился, обернулся.
- Вас с какого курса выгнали? С третьего?
- Со второго, - смутившись ответила девушка.
- Значит вторую волну русской эмиграции вы не проходили, - пробормотал адвокат и направился в вестибюль.
На трещины смотреть.
Говорят, на Пролетарке, вслед за “тёлками”, “курицами”, “петушками” и “биксами”, девушек начали называть “точками”. Какой начитанный народ живёт на Пролетарке! Всё выглядит совсем иначе, если предположить, что автор “двух точек” заранее знал, что и как получится. Набрался впечатлений от предугаданных событий, и теперь неприкрыто издевается над содержимым отдалённого района большого города, - и не только над ним. Однако, сколько не пытался адвокат представить себе молодого человека в чёрном вершителем третьесортных судеб, ничего не выходило. Молодой человек вряд ли в состоянии сложить собственную судьбу, а там, как ни как, целый микрорайон.
Он очень сильно старался быть отрицательным, думал Стива, приложил, что называется все усилия, для того чтобы любой, умеющий собирать буквы в слова, а слова – в предложения, назвал его отрицательным персонажем. Он хотел нарушить все законы, какие существуют на свете, однако сколько не старался бы молодой человек в чёрном пальто, у него не получится раскачать все устои, принципы и социальные гаранты, на которых зиждется то, что названо противным змеиным словом – “общество”. Его, не то что не осудили, - просто не пришли смотреть на его деяния, все заняты своими делами, у всех свои проблемы. Ещё один сноб, решивший изменить мир? Снобы не чувствуют боли. Сумасшедший? Извращенец? Всё в этом мире относительно, безумие и извращение в том числе. Поставь планку совершеннолетия на пять лет выше существующего, - в разделе “педофелия” просто не окажется свободных вакансий. А жизнь действительно продолжается, не спрашивая направления, куда ей, собственно говоря продолжаться. И для адвоката Константина Дмитриевича это всего лишь на всего очередное заурядное слушание в суде. Завтра придёт другой человек в чёрном пальто, и …
Стива остолбенел, задрав голову к потолку. Сверху на него взирало идеально чистая белая плоскость, без следа трещин, даже без царапин. Адвокат обозревал картину, которой просто не могло существовать в природе, если только возможно себе представить, что кто-то, за несколько минут, отремонтировал потолок в зале суда, полный бред, однако уважаемый Константин Дмитриевич, почему вам так сложно посмотреть в окно? Неужели потому, что вы опасаетесь увидеть там железнодорожные рельсы, каких там в помине не было, и быть не может, окна суда выходят на проезжую часть, одна из центральных улиц города. Куда там окно, - Стива боялся опустить голову и увидеть, что его больше нет…
- Константин Дмитриевич!
Сначала в его сознание пробился пронзительный, возбуждённый испуганный голосок секретарши Иры, а уж после восприятие прострелил стук каблучков-шпилек, зазвучавший для адвоката волшебной музыкой. Даже если бы потолок и вовсе улетел бы в пасмурное небо, - это не повод для того чтобы пропускать заседание, за которое клиент заплатил деньги. А если вспомнить, что клиент нищий…
Ноги сами понесли адвоката к дверям зала, однако впечатление “больше нет” настолько плотно овладело Стивой, что ему показалось, будто большеглазая Ирина взяла его под руку, как если бы прогуливалась с ним по вечерним улицам города. Желания одёрнуть начинающую секретаршу не появилось у Константина Дмитриевича. Он поймал себя на том, что бессмысленно борется с другим желанием, - бросить всё, и устремиться в ближайший детский сад…
… чтобы отнять кисель с пряником у более слабого мальчика.
- Встать, суд идёт!
Из всех документов, какие секретарша выложила на дубовую конторку, место дислокации Стивы на ближайшее время, внимание адвоката зацепилось за тот самый пресловутый опус. Буквы, казалось, всё норовили соскочить с белоснежно-белой бумаги, разбежаться по паркетному полу в разные стороны. Секундой позже Стива понял, что этот опус – единственное вещественное доказательство на стороне защиты. Обвинение блистало вещдоками, там был и большой чёрный пистолет, и письменные принадлежности, и масса красочных фотоснимков, и заключения психиатров о состоянии душевных дел обвиняемого. В душе я – бюрократ и головотяп, - вспомнилось почему-то Константину Дмитриевичу.
В зале почему-то был погашен свет, серые окна бездушно смотрели на содержимое зала заседаний. На памяти Стивы, обычно в зале сидело не больше десятка зевак, мало кого может заинтересовать бракоразводный процесс в середине дня. Теперь свободное место можно было отыскать с трудом, взгляд адвоката был не в состоянии зацепиться за какое-либо лицо. Кто-то устроился на подоконниках, кто-то прямо на грязном затоптанном полу. Передний ряд занимали особы лет восемнадцати-двадцати, нахально лузгающие семена подсолнуха, осыпая пол изжёванными чёрными оболочками семечек, нагло рассматривая Константина Дмитриевича, обмениваясь мнениями на каком-то неизвестном ему языке. Остальные места были заняты не менее отталкивающими личностями, в порядке возрастания, от детей до пенсионеров, с серыми лицами, пустыми взглядами. Их было много, тупая толпа, лишённая цели – потому и страшна, серые лица сливаются в монолитный образ, не знающий обыкновенных человеческих качеств. Сорвись ни с места, - никто и ничто не сможет остановить их, разрушат и снесут всё на своём пути, не оглядываясь назад, а адвокатишку в дорогом костюме и вовсе сожрут вместе с галстуком, даже на зубах не почувствуют, выплюнут костюм, - как вот оболочку семени подсолнечника…
Неприкрытая и настоящая Пролетарка была предъявлена Стиве в полном объёме. Однако вместе с непробиваемой тупостью адвокат чувствовал что-то схожее с настороженностью, ведь он не такой, как они, значит представления не имеют, какой реакции ждать от него. Взаимная эта настороженность создавала напряжение, пусть скрытое, но очень мощное. Константин Дмитриевич поймал себя на желании громко закричать, или даже разбить стекло, - каким-либо действием разрядить обстановку. С надеждой он посмотрело в пасмурное окно, - и впервые за весь день увидел обвиняемого, сидевшего по левую сторону от зрителей.
Молодой человек изменился до неузнаваемости. Начисто лишился чёрного. В его облике Стива увидел, как следует относиться к пролетарским зевакам, - с пренебрежением, сосредоточенной ненавистью, инстинктивной опаской, как к носителям губительной инфекции, касаться только ногами, обутыми в прорезиненную обувь. Мой плевок – ваша вода; моё дерьмо – ваш хлеб; моё похмелье – ваш крепкий сон; моя смерть – ваша жизнь. Ненависть всё же доминировала в глазах обвиняемого, будь она потоком, залила, утопила бы стадо тупых животных, собравшихся глазеть на непонятное им действо. Молодой человек перевёл взгляд на адвоката, не в силах изгнать из глаз своего отношения к пролетариям, Стива интуитивно чувствовал, что ненависть молодого человека его не касается. Несколько позже Константин Дмитриевич распознал обречённость. Молодой человек разлепил пересохшие искусанные губы, и произнёс:
- Ваше слово, адвокат… слово защиты…
май - декабрь, 2002
