donbass.org.ua | авторы и тексты | прислать работу | другие ресурсы | гэстбук
Точка Зет.
КРАТКАЯ И ВЕСЬМА НЕТОЧНАЯ ИСТОРИЯ СОЗДАНИЯ РАССКАЗА “ТОЧКА ДЖИ”
Не для чтения на территории микрорайона “Текстильщик”
- Ты будешь жить как Христос за пазухой, ни в чём не будешь знать отказа, на что пальцем своим укажешь, то твоим и будет. Чё ещё тебе нужно? Замуж за меня? Куда я свою дену и детей своих? А у меня скоро стоять перестанет, на кой я тебе такой нужен буду? Как сыр в масле кататься будешь. Других вон бесплатно трахают, обещаниями одними кормят, на спину падают с ногами раздвинутыми, а в итоге – шиш им с маслом. Подружки твои сдохнут от зависти, когда узнают с кем трахаешься. Меня тут все знают, никто мне и слова сказать не может, каждая падла пресмыкается, мечтает оказаться на твоём месте…
Монолог этот произносил солидный мужчина лет сорока, одетый с провинциальной безвкусицей, но с претензией на человека высшего сорта. На столик полупустого городского кафе были выложены все атрибуты: барсетка, мобильный телефон, внушительная связка ключей. Слушателем монолога было юное создание лет тринадцати, - юное возрастом, созревшее, однако, довольно рано: фигура девочки легко угадывалась под жёсткой курткой из джинсовой ткани, соблазнительные коленки под столом пребывали в суетливом движении, напрягались многообещающе бёдра. Собственно, весь внешний вид её говорил о том, что не напрасно старается семейный претендент на человека высшего сорта, не зря излагает перспективы обеспеченного, но порочного будущего.
Девочка в джинсовой курточке была не единственной слушательницей. За соседним столиком, лениво закинув ногу на ногу, сидел молодой человек лет двадцати пяти, внимающий словам барсеточного человека с подозрительным вниманием. Мужчина продолжал говорить что-то ещё, однако для молодого человека слова потеряли своё звучание. Казалось, содержимое городского кафе (несколько столиков и стульев, прилавок, зеркало, вешалка, посетители, изо всех сил делавшие вид, что не слышат непристойного предложения), застыло, как бывает, когда замешиваешь тесто, и вдруг останавливаешься, - останавливается и послушная масса в ёмкости. Тем более, нижнюю половину лица мужчины закрывала голова девочки. Лишь только стремительное движение автомобилей за окном разрушало иллюзию застывшего теста, да ещё тонкая нить сигаретного дыма, сопровождавшую соблазнительное предложение. Молодому человеку казалось, что по запаху он может угадать марку сигарет, которым отдавал предпочтение барсеточный мужчина, так сильно обострилось восприятие невольного слушателя. Молодой человек не старался особо в разглядывании артиста моноспектакля, бросил беглый взгляд один или два раза, рассеянно и скучно, посвятив больше внимания, скорее, девочке-подростку, чем барсеточному мужчине, но в какую-то долю секунды (официант ловко обогнул пустующий столик, закрылась дверь за ушедшим посетителем, подобно блику солнечного света в кафе на короткое время проник шум автомобилей), молодой человек переменился из ленивого и скучающего сноба в гибкого хищного зверя. Предмет, который извлёк он из внутреннего кармана пальто, логично завершил его мрачный облик: чёрные, как смоль волосы, чёрные, цепкие глаза со зрачками-точками, чёрные брюки и чёрные лаковые туфли, - чёрный большой пистолет появился в руках молодого человека. На прицеле немедленно оказалось основание тугой детской косы из густых русых волос, а поверх макушки округлились глаза с красными прожилками, глубокими морщинами покрылся лоб барсеточного мужчины, цвет лица стал землисто-серым. Дальнейшее действие молодого человека (выстрел) получилось каким-то медицинским, что ли. На цель свою смотрел он, как патологоанатом смотрит на обмякший труп лежащий на цинковом столе, или вот как хирург взирает на распанаханные в процессе операции внутренности неоперабельного больного, пребывающего в глубоком наркотическом сне. Должно быть, именно поэтому крышка черепа девочки, обезображенного выстрелом с близкого расстояния, отскочила вверх в естественном полёте, трепетное тельце отбросило вперёд, на столик, но ничего не перевернулось, в таком возрасте даже смерть не производит переворотов, тело обмякло на полу несуразной кучей тряпья, а в следующее мгновение молодой человек увидел то, что и ожидал увидеть: лицо барсеточного мужчины, щедро украшенное кровью и частичками мозга. Мужчина мигнул, - с ресниц стекала медленно остывающая кровяная масса. Со своего места молодой человек видел также наплечную кобуру под кожаным жилетом барсеточного мужчины, но ответного выстрела не последовало, мужчина продолжал сидеть в паническом оцепенении, со скрюченными пальцами, обагрённым кровью лицом. Молодой человек расслабился. Сделал шаг вперёд, - мужчина продолжал сидеть неподвижно, смотреть в точку, откуда вылетел кусочек свинца, размозживший девочке голову. Хладнокровно переступив мёртвое детское тело на полу, молодой человек стволом пистолета раскрыл пухлый ежедневник, лежавший на столе. Прочитав имя владельца, он вытер губы рукавом пальто, свободной рукой взял со стола связку ключей, и покинул заведение общепита. В полной тишине: по странному совпадению автомобильная дорога за окном опустела всего на несколько секунд.
Первой после ухода молодого человека закричала кассирша.
- … Представляешь, уже потом, когда помирились, решили не разводиться, съехались опять в одну квартиру, у них там миллион поводов для ссор находился, - и каждый раз они ко мне для консультаций бегали…
Худощавый и слишком изящный адвокат Брунов сделал попытку рассмеяться, однако, не отыскав поддержки у своего коллеги, робко и неловко усмехнулся.
- Родители их где живут? – почти строго спросил Константин Дмитриевич, в узких кругах известный больше как Стива. Короткими свистящими выдохами он отгонял от себя сигаретный дым, атаковавший его с кончика сигареты зажатой в пальцах Брунова.
- Не знаю, - ответил Брунов.
- Я знаю. В другом городе их родители их родители живут, и своевременного совета дать не могут. Поэтому и бегают к тебе каждый день для консультаций, - Константин Дмитриевич будто с младенцем неразумным разговаривал, а не с коллегой-спецом, стригущим капусту на бракоразводных делах.
На короткое время потеряв интерес к Брунову, Стива посмотрел в узкое одностворчатое окно. Там, под пасмурным небом, он увидел картину слегка его удивившую. Если железнодорожная колея в центре индустриального города вряд ли могла вызвать удивление, то шагающий по рельсам мужчина в длиннополом чёрном пальто, старательно сохранявший равновесие, выглядел странно. Вскоре он скрылся из виду за холмом, покрытым скудной высохшей осенью травой, и результативность его стараний осталась для Стивы загадкой. Отвернувшись от осенне-железнодорожного пейзажа, он с тем же лёгким удивлением обнаружил возле себя Брунова. Молниеносно вернувшись к исходной теме, Стива поинтересовался:
- А что за проблемы, у этих, неразведённых?
Сусликовидная мордочка Брунова оживилась.
- Ну вот, подушки, например. Она говорит, не буду спать на подушке, на которой твоя полюбовница спала. Он тайком подушки поменял, а ей сказал, что не запомнил, где и чья лежит. Так она теперь ни на той, ни на другой спать не хочет, спит без подушки! – уже смеясь, закончил Брунов. С усилием на сей раз поддержав веселье коллеги, Стива проследовал в свой кабинет, не замечая, что картонная фальшивая ухмылка по-прежнему кривит его губы. Он подумал, что на гонорар, выплаченный Брунову за консультации, уцелевшая молодая семья могла купить десяток новых подушек, взамен старых. Но, такой совет от адвоката, профессионала в области семьи и брака, - значит самому остаться без хлеба. Брунов не был похож на человека, который долгое время оставался без хлеба. Да и сам Стива…
По-солдатски развернувшись перед большим, во весь его рост, зеркалом, Константин Дмитриевич смерил себя оценивающим взглядом. Может волосы растрепать? Говорят, за километр можно узнать милиционера, священника и врача. Стива добавил к этому списку ещё и адвокатов, даже не разделяя их на специалистов по уголовным, бракоразводным и другим делам. Все на одно лицо. Как для китайцев - европейцы. Как для европейцев – негры. Как для негров – индейцы. Как для индейцев – китайцы. Круг замкнулся. Со вздохом Стива устроился в кресле за рабочим столом, на своём привычном месте, однако устроился отнюдь не уютно, а вот как если бы в любой момент нужно было сорваться, бросить всё и утонуть в пучине непредсказанных никем событий. Между тем, предсказано всё было уже давно.
От Константина Дмитриевича уходила секретарша.
Галина Романовна, верой и правдой служившая ему в течении семи... нет восьми лет, по возрасту годившаяся ему в матери, встречавшая его каждый день ободряющей, уверенной улыбкой, мастерски справлявшаяся с обязанностями секретаря, - Галина Романовна покидала своё рабочее место. Мотивы её увольнения также были известны давно: родился внук, и теперь секретарскому ремеслу Галина Романовна предпочла ремесло бабушки. Впрочем, бабушка – это не ремесло. Это состояние души.
Появление внука в семье своей секретарши казалось Стива каким-то надуманным поводом, как вот учащийся музыкальной школы в школе общеобразовательной неожиданно вспоминает об академконцерте, для того чтобы задвинуть воспитательный час, который всегда ставят шестым или седьмым уроком. Какой внук?! Какая бабушка?! А кофе кто будет заваривать?! А кто будет.?!
- Константин Дмитриевич, к вам посетитель, - прозвучал голос бабушки-секретарши, нисколько не испорченный системой внутренней связи. Всегда отличавшийся выдержкой, сегодня Стива не сумел совладать с собой, и в ответ выскочили его самые сокровенные мысли.
- Галина Романовна, зачем вы увольняетесь от нас, то есть уходите? – едва ли не прокричал он в микрофон. Спросил, - и покраснел до корней волос, полнеющий адвокат Константин Дмитриевич, семейный мужчина в расцвете лет, добродушный жизнелюб, круглолицый и элегантный, понимающий и проницательный, добрый и честный…
Галина Романовна вздохнула.
- Извините, - сказал Стива. Он помедлил, пытаясь припомнить имя клиента, ожидавшего в приёмной. Вот скажи Стива сейчас “какой ещё посетитель?” – возмущённый гость хлопнет дверью, и в адвокатской конторе станет на одного клиента меньше. Мысль эта была созвучна с желанием растрепать волосы. Ни того, ни другого делать Стива не стал.
- Пригласите, пожалуйста, - сказал он, и завозился с записями, отыскивая имя пока безымянного клиента в бумагах на своём столе.
Пусть даже у Галины Романовны родятся двадцать внуков, у детей тех должны быть заботливые родители, существуют ясли и детские сады, в конце концов! Галина Романовна – не единственная бабушка в том семействе, там со стороны каждого родителя должно быть по бабушке и по дедушке. Чем больше размышлял Стива на эту тему, тем сильнее убеждался в том, что это он, Константин Дмитриевич, истинный виновник ухода секретарши, он, адвокат с многолетним стажем, знаток человеческих душ, без пяти минут психоаналитик, мирской священник, панацея от всех человеческих конфликтов-болезней…
- Здравствуйте…
- Одну минуту, - рассеяно отозвался Стива.
… так вот, он упустил что-то допустил какую-то оплошность в отношения с Галиной Романовной. И теперь ему подсунут какую-нибудь молоденькую выпускницу филфака, которая не умеет работать ни с клиентами, ни с телефонами, ни с компьютером, зато умеет не беременеть, и, несмотря на юный возраст, обладает надёжными знакомствами в женской консультации.
С этим гремучим коктейлем в душе Стива раздражённо оставил бумаги в покое, и поднял тяжёлый взгляд на посетителя.
- Добрый вечер, - с плохо прикрытой злостью произнёс адвокат. Вновь ожил селектор.
- Константин Дмитриевич, если я вам больше не нужна, я ухожу, - сообщила Галина Романовна. Чернильная ручка “Паркер” выпала из пальцев Стивы на стол. Взгляд метнулся на часы, - пять часов вечера мой друг, рабочий день закончился, пока вы размышляли над сложностями человеческих судеб.
- Одну минуточку, - сказал Стива для посетителя и почти уволившейся секретарши.
Галину Романовну он застал уже в пальто, с сумкой в руках. Без следа косметики на лице. Как всегда.
- Вы не сказали…
- Я сказала, - перебила, наверное, впервые за годы их общения, женщина адвоката. – Ещё на прошлой неделе я сказала почему ухожу…
- Да, действительно, - уныло согласился Стива. Галина Романовна рассмеялась, - смех её был с воспитательными нотками. Так смеётся опытная учительница младших классов.
- Ваше расстройство – это не лесть, - сказала Галина Романовна отсмеявшись. – Не огорчайтесь вы так. Завтра к вам назначат молоденькую, расторопную девочку, для которой…
- Уже завтра?! – ужаснулся Стива.
- Уже завтра, - женщина улыбнулась. Сделав несколько шагов в его сторону, она легко поцеловала адвоката в щёку. Константин Дмитриевич чувствовал себя, как… Как ученик младших классов, святая корова!
- Всего доброго…
- Вы заходите, - неуверенно произнёс Стива, ругая себя последними словами за то, что не купил никакого подарка. И ведь не купил-то, потому что до последнего не верил в увольнение секретарши.
- Само собой, - отозвалась Галина Романовна, уже на пороге. Стиве казалось, что там, за дверью, её ждет трап, ведущий к космической ракете, ракета унесёт его бывшую теперь секретаршу в неведомые звёздные дали, куда телеграммы не ходят, и уж подавно туда не проложены телефонные линии…
Далее Стива допустил ряд оплошностей, какие в любой другой ситуации не позволил бы себе ни за что в жизни. Он не предложил посетителю кофе. Он не сел на своё рабочее место за столом, а расположился на кожаном диване, и потенциальному клиенту приходилось выворачивать шею, дабы изложить свою семейно- бытовую проблему. И, - совсем уж халатное отношение к работе, - вечернего гостя Стива слушал вполуха; когда, наконец, соизволил заинтересоваться посетителем, то ни слова не понял, как если бы гость говорил с ним на тарабарском языке. Стива сделал над собой усилие, выдавив улыбку, и занялся подготовкой почвы для капитуляции:
- Вы не могли начать сначала? Я, признаться, не уследил за мыслью…
- Не мудрено: ваши мысли заняты новой секретаршей, - с оттенком досады произнёс вечерний гость. Усмешкой стараясь скрыть своё смущение, адвокат пересел за стол.
- Что верно, то верно, - признался он. – Во всяком случае, я не тяну время умышленно, чтобы содрать с вас как можно больше денег.
- Это вам не грозит, - успокоил его посетитель.
Адвокат иронично вскинул брови.
- Вот как?
Молодой человек в чёрном пальто едва заметно кивнул.
- Я нищий, - просто сказал он.
Вот теперь появился смысл заняться им всерьёз. Взглядом Стива смерил молодого человека с головы до ног, и с разочарованием отметил, что с такой внешностью вряд ли можно снискать популярность на паперти.
- Тем не менее, - пробормотал молодой человек. – Вы сказали – “сначала”… Вы имели в виду Джаза?
Адвокат заглянул в лицо вечернему гостю. Мысль “где-то я его уже видел” шевелилась в голове Стивы, но однозначным ответом не разрешилась. Не-ет, не лицо, движения (молодой человек расставил руки в стороны, оправляя на себе пальто). Ну конечно же. Это он вышагивал по рельсам, там за окном. Прежде Стива никогда его не видел, никогда с ним не встречался…
- Нет, мы не встречались. Но я много слышал о вас, - сказал молодой человек. У Стивы появилось странное ощущение, будто с его губ не слетает ни слова, гость просто читает его мысли. Никакой мистики, – нечто подобное Константин Дмитриевич ощущал каждый раз, когда инициатива уходила из его рук. Вечер складывался явно не в пользу адвоката. Чтобы хоть как-то исправить положение в свою пользу, Стива предложил:
- Хотите кофе?
Воландовым жестом молодой человек указал на невысокий журнальный столик: там уже дымились две чашки свежезаваренного кофе.
- Я позволил себе… Пока вы прощались с секретаршей, милой во всех отношениях женщиной, как я понял, - сказал молодой человек.
Стиве пришла в голову мысль совершенно ему не понравившаяся. Пока он бегал из кабинета в приёмную, и разводил сопли по причине увольнения Галины Романовны, для вечернего посетителя он был раскрытой книгой, которую можно было не только прочесть, но и исправить так, как сочтёшь нужным.
- Полагаю, вы явились сюда не только чтобы заварить кофе, - с кислой миной произнёс адвокат.
- Разумеется. Вашей секретаршей я вряд ли когда-нибудь стану, - согласился молодой человек.
- Перейдём к делу, - Константин Дмитриевич откинулся на спинку офисного кресла. – К вашему делу, а не Джаза, - уточнил он.
- Без проблем, - молодой человек почему-то пожал плечами. С секунду собравшись с мыслями, он произнёс:
- Меня нельзя оставлять одного. Даже на короткий срок.
Лицо адвоката вытянулось в удивлении.
- Вам сколько, простите за бестактность, лет? – поинтересовался он.
- Двадцать семь.
- Двадцать семь – это не пять, и не десять, - заметил Стива. Молодой человек улыбнулся, но до смеха дело не дошло.
- Поверьте, в пять лет оставлять меня одного можно было совершенно спокойно, - он взял в руки чашку с кофе. Глядя на адвоката поверх ароматного пара, он продолжал улыбаться, очень уверенно, однако уверенность его была насыщена скрытыми признаками безумия, - вот какое можно встретить у человека впервые отважившегося на серьезный поступок.
Теперь, когда молодой человек стоял в полный рост, у Стивы появилась возможность рассмотреть его получше. Чёрная элегантность и стильность начали рушиться на глазах. Одна за другую цеплялись какие-то погрешности во внешности вечернего гостя: грязь на туфлях, обтрепавшиеся внизу края брючин, поношенное пальто, выскочивший уголок ворота рубашки… Прежние пластичные движения на этом фоне выглядели теперь глупо. Как и уверенность в глазах молодого человека. Он походил на артиста, вышедшего снобистским шагом к скучающей публике, не заметив расстёгнутой “молнии” на своих брюках.
Стива расслабился.
- Чем я могу помочь? –спросил он. – Вы не хотите разводиться?
- Нет. Я что, - бензин, чтобы меня разводить? – отозвался молодой человек. Он устроился в кресле для посетителей, - осторожно, чтобы не расплескать кофе. Адвокат вздохнул.
- Чего же вы хотите?
- Я хочу не разводиться никогда, - сказал молодой человек.
- Так не разводитесь. Приложите все усилия к тому, чтобы ваш брак сохранял цельность до конца ваших жизни. И вашей, и вашей жены, - Стива цитировал главу из какого-то учебника, названия которого он вспомнить не сумел. Молодой человек вновь усмехнулся.
- Ну да, - вроде бы согласившись, кивнул он. А вы не боитесь исчезнуть в один прекрасный день? Навсегда исчезнуть, как если бы вас никогда и не было? Всё к тому идёт. Смотрите: секретарша от вас уже ушла…
Потайных кнопок для срочного вызова охраны, револьвера в верхнем ящике стола, - ничего подобного не было в адвокатском кабинете. Впервые в жизни Стива пожалел об этом. “Может закричать?” - подумал он. Усмехаясь, молодой человек в чёрном пальто закинул ногу на ногу, и тоном светского льва, не терпящего ни возражений, ни отказа, предложил:
- Пейте кофе. Остынет ведь…
Временами Жене казалось, что никакой идейности или глубины нет и в помине, и писанина его – чистейшей воды сублимация; в лучшем случае – слишком запутанный клубок комплексов, который не под силу распутать лучшему психиатру планеты. Всё равно, на чём, всё равно при помощи чего, - шариковая ручка, чертёжный карандаш, печатная машинка, компьютер. Накануне он наполнял словами – как подушку пухом – клетки классов, нарисованных девчонками из четвёртого отряда на широком тротуаре, что стелился позади корпусов. Квадраты были крупными, числа – от нуля до десяти – крохотными, едва различимыми, лишь в том месте, где должны располагаться ворота рая, что-то нарисовали, сад и солнце, берег и реку. После тихого часа не только девчонки, - весь четвёртый отряд собрался вокруг классов, дети пытались разобрать студенческие каракули, знали, кто мелом испортил класс, наверняка видели всё из-за окна, здесь на тихом часе никто никогда не спит, делают вид, что спят, а на самом деле не смотрят, как чокнутый воспитатель пишет что-то мелом на асфальте. Спроси вот сейчас Евгения Ширяева, что это он там написал, не ответит, нет, сошлётся на бессознательность.
На самом деле в квадраты классика были вписаны тексты песен. Может быть стихи. Веснушчатая однокурсница Катя никогда не называла это ни стихами, ни поэзией. Так и говорила – песни.
Песни обречённых страдать.
- Кать…
- Евгений?
- Послушай, а если так: “Снобизм и порнография в творчестве Ивана Калашникова”, а? – он в ожидании смотрел в загорелое лицо девушки, сонное и юное.
- Не звучит, - безжалостно резюмировала Катя. – Да и творчеством это назвать… - она сморщила мордашку.
- Ты не боишься, что о тебе точно также говорить когда-нибудь будут? А может даже сейчас кто-нибудь говорит…
- Я обычно не спрашиваю.
- Такое обычно в лицо не говорят, - многомудро изрёк Женя. – Только за спиной…
- Голимая, короче, у тебя тема для курсовой, - подвела черту девушка, и, приложив ладонь ко лбу “козырьком”, осмотрелась.
Они находились в саду с невысокими молодыми яблонями, с некогда высокой и густой, но уверенно вытоптанной травой. Вокруг не было ни души, тем не менее, по каким-то скрытым признакам чувствовалось, что где-то рядом, совсем недалеко занята своими делами ребятня, отданная родителями на двадцать с небольшим дней в летний лагерь труда и отдыха.
- Евгений, - произнесла девушка слишком спокойно, - вы видите детей из седьмого отряда?
Он обернулся, трава защекотала голени. Совершив оборот на триста шестьдесят градусов, Женя вновь оказался лицом к лицу с веснушчатой Катей
- Ни одного, - констатировал он. – Да и слава святой корове. У меня голова от них болит…
- Но с ними может случиться всё, что угодно! – девушка резво вскочила на ноги, хлопнув раскрытой книжкой по колену.
- Тут дорога в двух шагах! – продолжала Катя, уверенно шагая в глубину сада. – Да мало ли что! Домой сбегут, по родителям соскучившись! В поле забредут за кукурузой! А потом варить её будут – ночью! На костре! Вы будете их ловить, Евгений!?
- В пансионате сигареты стреляют, - мрачно и удручённо сказал Женя.
- По себе, Евгений, других не судят!
- Я не по себе. Я видел, как они…
Девушка резко остановилась, обернулась к, прости Господи, пионервожатому.
- Кто сигареты просил? Назови фамилии. Если кто-то курит в нашем отряде, я должна об этом знать!
Требовательности в голосе Кати была хрупкой, румянец был заметен даже под загаром, а пальцы, державшие книжку, теребили страницы, получался странный звук, какой издаёт плавно спускающийся с горы лыжник. Сунув руки в карманы летних просторных шорт, с зыбкой неуверенностью Женя сказал:
- Не получится.
- Это если не стараться, - нравоучительно произнесла девушка, бросая книжку в траву, умудряясь в ярком солнечном свете не мигая смотреть однокурснику в глаза. – Если постараться, то всё получится…
Вообще-то за такое можно запросто из лагеря вылететь, и потом ещё в Университете выговор с занесением в личное дело схлопотать. Не за секс на открытом воздухе, - за то, что детей без присмотра на длительное время оставили. Женю, впрочем, колебало не личное дело, а его вялое согласие. Будто таял он в августовском солнце, берите меня, лепите из меня всё, что захотите. Вот Катя взяла и вылепила. И идти на поводу у неё – это такой кайф…
С некоторого времени Катя, всегда такая правильная и примерная, обнаружила качество, которое Женю иногда даже пугало. Называлось оно здравомыслием, хотя, если вдуматься, можно было здравомыслие заменить на расчётливость. Не иначе как руководствуясь своей девичьей интуицией, Катя всегда знала, в какой момент следует поступать хорошо, а когда – плохо. И никому, ничего за это не будет, - ни выговоров, ни упрёков, ни пощёчин, ни оплеух…
- Скучненько-о, - пропела она. Ничего, кроме травы и верхушек деревьев, с места, где они лежали видно не было.
- У тебя же спина обгорела, - напомнил он.
- Не для тебя, - бодро сказала она, и завозилась с сарафаном, повернувшись к нему спиной. На короткий миг перед его глазами промелькнула тонкая полоска незагорелой кожи, - упс, ничего теперь не видно.
- Евгений, - удовлетворённо и деланно строго произнесла Катя, - перестаньте хотя бы на каникулах думать о курсовых работах. Октябрь ещё не скоро.
- Я думаю о словах, - резковато отозвался он…
Веснушчатой третьекурснице расчётливость помогала далеко не всегда. Уверенно продвигаясь по жизненному пути, изредка Катя словно спотыкалась на плавном пути, озиралась удивлённо: как же так? Что было сделано неверно? На день рождения Жене она подарила пивную кружку, - если кружка пивная, неужели неясно, для каких целей она предназначена? Женя сложил в кружку шариковые ручки и чертёжные карандаши. О дне рождения Кати он, вообще, забыл бы, если бы не напоминание матери. Что он подарил однокурснице, Женя не запомнил. Ерунду какую-то…
- Порознь выходим, - понизив голос, заговорщицки произнесла девушка.
- Куда?
- Не куда, - откуда.
- Откуда?
- Отсюда…
Покидать сад не хотелось. Там, в лагере, их ожидала неизвестность, здесь всё застыло, казалось нарисованным: яркое солнце, утомившее зелень листвы и траву, все ароматы леса, слегка тронутые тем удушливо-ядовитым, что принято называть гнусным словом “цивилизация”. Там, в лагере, всё обошлось. Собрав несколько самых шумных детей, Катя заставила их прокричать на всю территорию: “СЕДЬМОЙ ОТРЯД! СТРОЙСЯ В РЯД! КТО НЕ ПРИДЁТ! ТОМУ ПОПАДЁТ!”. Наблюдая за лихорадочным сбором отряда, Женя в тысячный раз удивился, как им двоим с Катей доверили такую ораву, невыносимых, неугомонных, непоседливых и крикливых детей, - всего сорок человек. Разучившихся и заново научившихся чистить зубы детей. Распугавших всех птиц на территории лагеря своими коллективными приветствиями детей. С трепетом ожидающих летнего паллиатива дискотеки – массовки – детей. Пренебрегающих музыкальным интонированием на спевках детей. Сбегающих во время тихого часа на озеро детей. Создавших свою систему ценностей из фантиков и вкладышей жевательных резинок детей. Ожидающих, уже с меньшим восторгом, чем вначале смены, отправления домой детей – целых сорок человек. Воспитатель отряда Евгений Ширяев по именам знал лишь нескольких из них, самых невыносимых, крикливых и непоседливых. Катя умудрялась запомнить по именам всех, даже самых примерных и спокойных.
Всё обошлось. Жене казалось, что их нередкие синхронные исчезновения с Катей, становятся достоянием всех, кого можно было найти на территории лагеря, контакты воспитателей, в том числе и половые, происходят по умолчанию, всеобщее пассивное одобрение, - а значит там, в саду можно было пробыть хоть до самого отбоя… В действительности всё было не так просто. На прошлой смене вылетели несколько студентов, перепутавших пионерлагерь с Вудстоком. Беспредельничали со всем откровением, на какое были способны, наверняка вошли в историю. Вырастут теперешние дети, будут делиться воспоминаниями: а помнишь, мы к вожатухе в палату зашли, а там дурью несёт, аж обои позеленели, а сама вожатуха полуголая лежит на кровати, сиськами в потолок уставилась…
Но сейчас всё обошлось. После полдника Женя сидел на ступеньках своего корпуса, и отвечал на вопросы двух каких-то девчонок из старших отрядов. Их имён он также не удосужился запомнить, хотя допрос они ему устраивали не впервые. Светловолосая девочка для этих целей даже завела себе блокнотик с Бритни Спирз на обложке, заносила, очевидно, в него свои самые дельные мысли. Её подружка, девочка с тёмными волосами, говорила редка, скорее всего потому, что из-за длинных мохнатых ресниц считала себя безумно красивой, - а красавице на фига умные мысли? Тем более – блокноты какие-то заводить, и так писанины в школе навалом.
- Это вот откуда: “Виски с сахаром и квашеной капустой, лёд холодный, лёд на висках”? – спрашивала блондинка, пальцами теребя гелевую ручку.
- Бутусов, - коротко сообщил пионервожатый седьмого отряда.
- Это группа такая?
Женя отрицательно покачал головой.
- Человек. Вячеслав Бутусов…
Светленькая девочка посмотрела на него слишком серьёзно, подразумевая в его словах ложь и насмешку.
- Что-то не припомню я такой фамилии, - скептично сказала она.
- Ты тогда маленькой была. Он в “Наутилусе Помпилиусе” играл и пел.
- Ага. “Наутилусов” я помню, - девочка сделала какую-то пометку в блокноте. – Дальше: “… по стене и по паркету потекли мои мозги”..?
- Чичерина.
- Которая про жару поёт?
- Она самая.
- А правда, что у неё ребёночек есть, дочка? – с любопытством спросила блондинка. Женя пожал плечами.
- Какая разница? – произнёс он. – Если есть, то… Короче, не знаю…
За их спинами, частоколе двух пар девчоночьих ног Женя видел, как его веснушчатая коллега по работе довольно двусмысленно общается с физруков или плавруком, или кто там ещё шатается по пионерлагерям с мегафонами и в спортивной форме. Скорее всего, - плаврук, он постоянно торчал на капитанском мостике, и завидев, кого-нибудь из детей, пришедших к озеру в некупабельное время, орал во всю мощь мегафона: “Как фамилия?! Какой отряд?! Кру-у-угом!!! В корпус – шагом… а-аршш!!!”. Он и на Женю с Катей так однажды среагировал, они ещё не освоились, не были знакомы с причудами плаврука, стояли у кромки воды, смотрели, как какой-то придурок, в жару вырядившийся в спортивную форму, орёт на них в мегафон…
Надо было пойти к ним сейчас, вмешаться в общение Катеньки с плавруком, но Женя, во-первых, знал, что Катя делает так нарочно, намереваясь вызвать в нём ревность, во-вторых ему было лень, а в-третьих ему нравились блондинки. “Такая маленькая, а уже блондинка”, - вспомнил он чьи-то слова.
- А вы на фотографии нашей распишетесь? – спросила девочка.
- Зачем? – не понял он.
- На память.
- Вы же не из моего отряда, - растерялся Женя.
- Ну и что? Нам все почти расписываются. Свет, скажи, - светленькая девочка толкнула локтем свою темноволосую подружку.
- Все расписываются, - послушно подтвердил Свет. И бровями взмахнул неумело-томно.
- Расписываются обычно в ЗАГСе, - сказал Женя, поднимаясь в полный рост. – Вы лучше в следующем году приезжайте…
“… если я сессию опять не завалю”, – добавил он про себя. В лагерь вожатым его отпустили просто чудом, система скрытых знакомств, наверняка основная заслуга Катьки, вряд ли его допустили бы к такому серьёзному и ответственному делу с шестью “двойками” в сессии. Сам себя подставил: ещё одна смена в лагере, лето кончится, а потом на руках целый веер “бегунков”, и его плачевное положение в Универе будет сопровождаться презрительными педагогическими взглядами.
Это – потом, а сейчас – плева-а-ать! В виду я их всех имел. Пошли он все к чёртовой бабушке. В гробу я их всех видел. Катитесь к…
-Молодой человек, вы не подскажите, где здесь администрация?
Женя остолбенел. Перед ним, с видом старожилов, стояли Наталья и Дима, с багажом за спинами. Из сумки спортивной торчала ручка теннисной ракеты, - как рычаг переключения передач. Наталья – на радость старым развратниками, - в коротеньких шортиках, в коротеньком топике, в босоножках на высоких каблуках. Дима, – в шортах и футболке, совершенно безрадостный, - мрачно разглядывал рукоятку ракеты, как будто намереваясь перейти на четвёртую передачу, и умчаться обратно в город.
- Привет, Жека, - хмуро буркнул он.
Не сказав ни слова в ответ, Женя развернулся к ним спиной, сделал несколько шагов. “Святая корова, их же выгнали в прошлый сезон, то есть смену”, - промелькнуло в голове. Обернулся, - те стояли на прежнем месте, слегка припорошенные городской пылью.
- По аллее – метров пятьдесят, там увидите, табличка висит: “Директор”, - сказал Женя. Направился в никуда, вновь обернулся, с надеждой спросил:
- Вы почитать с собой ничего не привезли?
Наталья его не услыхала, возилась с косметичкой.
Дима многозначительно усмехнулся.
Запах сигарет с ментолом был знаком Коле с детства, его мать время от времени посещала гадалку, занимавшуюся своим незатейливым промыслом в мрачной квартире с высокими потолками, тяжёлыми шторами и застоявшимся воздухом. Ментолово-табачные ароматы несколько оживляли тяжёлую мрачность, однако, сколько Коля не пытался вспомнить другие подробности гадалкиной квартиры, ничего не получалось, всё начиналось и заканчивалось заморским ментоловым ароматом.
Откуда запах этот мог взяться на последнем рубеже защиты отечества, стоило задуматься. Гадалок здесь в помине не было, если Коля не ошибался, кто-то из бухгалтерских барышень питал слабость к ментоловым сигаретам, однако бухгалтерия располагалась в другом крыле здания. Как, при полном безветрии, в самом разгаре августа, табачный дым путешествует по коридорам, - вот настоящая загадка для сотрудника Комитета Общественной Безопасности.
Ткань рубашки с короткими рукавами многообещающе прилипла к спине. Что-то было не так. В кабинете Коля сидел в одиночестве, можно было вообще раздеться до трусов, однако в коридоре затопали слесари, загрохотали сварочным аппаратом, сутулые коренастые фигуры в ватниках (в разгаре лета!) удалились в сторону бухгалтерии. Зимой там с отоплением всегда были проблемы, с наступлением холодов девчонки постоянно бегали греться сюда, в южный корпус. Сейчас, жарким летом, в окне зацветала вода в фонтане, призванном украшать последний рубеж защиты отечества. У окна ощущалось движение сквознякового воздуха, было не так тяжело, как за столом. Тем не менее, словно услышав позывные своего детства, Коля отправился на источник ментолового запаха с вопросом-занозой в душе: что же не так?
Комитет Общественной Безопасности летом особо не оригинальничал – отпускная пора, и пусто, и скучно, и некому руку пожать, и всё такое прочее, как говорил один студент филологии, не доживший до вручения диплома. О ментоловом запахе Коля забыл сразу же, как только заглянул в кабинет, который считался ничьим и одновременно принадлежащий всем. Что-то схожее с комнатой для общений. Само социальное положение комнаты могло вызвать удивление, но внутри неё, на старом, скрипучем кожаном диване сидел Андрей, едва ли не самый молодой сотрудник КОБ, и ел высушенного солнцем карпа, запивая его пивом из двухлитровой пластиковой бутылки. Пиво на последнем рубеже защиты отечества – это не лезло ни в какие ворота. Глаза Коли от удивления полезли на лоб.
- Чего уставился? Никогда не видел, как мужик пиво пьёт? – поинтересовался Андрей тоном, который совершенно не подходил для самого молодого сотрудника.
- А…
- Выходной сегодня, нет никого, - прервал Андрей более опытного коллегу. Несмотря на аргументированное употребление спиртных напитков на секретной территории, Коля почувствовал недосказанность в словах молодого сотрудника. Что- то…
- …не так, - мрачно завершил Андрей. – Что-то, что-то, что-то, что-то, что-то есть у бегемота. Вас глючит, молодой человек.
Коля ничего не сказал на это, подумал только, что последствия посещения Андреем индустриально- педагогического техникума будут заметны ещё очень долго.
Стоявший на подоконнике в ничейной комнате аквариум был солидарен с фонтаном: сквозь мутную, цветущую ёмкость можно было увидеть самые разнообразные картины, - если бы вместо пива самый молодой сотрудник КОБ принёс из техникума что-либо посильнее пива. Пиво, впрочем, было тёплое.
- До холодильника не добрался? – спросил Коля, вытирая губы идеально чистым носовым платком.
- Света нет. По всему зданию, - сообщил Андрей.
- Мг, - буркнул Коля, и задумался. Новый виток размышлений ничего полезного не принёс, если не считать неопределённого вывода, к которому Коля пришёл ещё в начале дня: что-то не так.
- Сейчас полковник придёт, - обнадёжил Андрей коллегу. – Всё сделает – и так, и не так. Всем будет хорошо, и никто не уйдёт обиженным.
- Долго ты ещё по Константинычу стебаться будешь?
- Долго. Пока будет повторяться сегодняшний неопредельняк, - долго…
- Неопредельняк, - вполголоса повторил Коля.
- Ну, - буркнул Андрей. – Ты почитай (осторожно, чтобы не испачкать белоснежную поверхность, он потряс в воздухе страницами с принтерным текстом)… И не такое найдёшь…
- Читал уже, - отозвался Коля.
- И..?
- Как ты пиво можешь пить после такой гадости?
- Молча. Пил молча, пока ты не пришёл.
- Так я мешаю? – зловеще поинтересовался Коля.
- Нет, конечно, - довольно миролюбиво ответил Андрей, вспомнив, очевидно, свою “зелень” на данном этапе. – Ты спросил, я ответил. Ты пиво пьёшь, я пиво пью…
- Я уже не пью, - сказал Коля.
- Ну и зря. Писали-то совсем не для того, чтобы ты меньше пива употреблял.
- А для чего?
- Чтобы изменить общество.
- Да? Здорово оно по-твоему изменилось? – саркастично произнёс Коля.
- Смотри: ты пива меньше пить стал. Налицо положительный результат. И это – только начало, - Андрей усмехнулся, с куском тарани в зубах усмешка вышла более чем мрачной. Неосознанно Коля повтори губами его усмешку, дёрнул мускулом на щеке.
- Пиво пьют, - послышалось с порога. Вцепившись руками в дверной проём, из коридора на них смотрел Артур, от большинства сотрудников КОБ отличавшийся тем, что был невыносимо схож с Кевином Костнером. Сначала “Кевином” его называли только лишь близкие друзья, потом знакомые, а потом – все остальные. Коля подумал, что нынче о том, что Артура на самом деле зовут Артур знают уже немногие.
- Присоединяйся, Кевин Владимирович, - пригласил Андрей.
- Я на работе не пью.
- А здесь зона свободного ведения огня, - заявил самый молодой сотрудник КОБ.
- Да? С каких это пор? – поинтересовался Кевин- Артур.
- А как рыбки в нашем аквариуме сдохли, - заявил Андрей. Шутка была старая, потому что рыбок в аквариуме не наблюдалось с момента появления самого аквариума. Лицо копии голливудской звезды отразили колебания.
- Пиво тёплое, - предостерёг Коля.
- На дурняк и уксус сладкий, - отозвался Андрей.
- Уксус? – отвлечённо переспросил Кевин, устраиваясь на диване. Взгляд его с пластиковой ёмкости переместился на страницы текста. – Это что?
- Так, туфта одна. С пивом не сочетается, - сказал Андрей.
- Дай почитать.
- Ты сюда зачем пришёл, - за пивом или за чтивом? – невинно полюбопытствовал Андрей, оттаскивая текст на дальний край стола.
- Мимо проходил, решил зайти. Дай текст. – В отличии от Коли Кевин с молодняком не миндальничал.
- Не дам, - сказал “молодняк”.
- Опять в техникум поедешь, - пригрозил Артур. Вздохнув, Андрей пододвинул к нему текст. Кевин удалился, на ходу начав чтение.
- Сволочь. У меня же один экземпляр только, - пожаловался Андрей.
- Это классика. С одним экземпляром, я имею в виду. Вспомни “Летнюю Квартиру…”, – сказал Коля.
- “Летней Квартиры” тут как грязи было. И тут, и в сахаровском Универе, - возразил Андрей.
- Ты сравнил. Вспомни, каким тогда Универ был.
- Таким же, как и сейчас: туча кафедр, студенты преподы, стипендии по карточкам. Слушай! – Андрей сверкнул глазами, облизал пальцы. – Такой расклад с этими карточками: подходит студент к банкомату, суёт свою карту для получения стипендии, а ящик ему и говорит: “У вас долг в двести баксов”!
- Так не бывает.
- В Универе бывает! Не веришь, – съезди, посмотри!
- Ты на филфаке был? – нетерпеливо спросил Коля. Представитель молодого поколения загадочного улыбнулся и вновь взял в руки бутылку с пивом.
- И что там?
- Я же говорил: туча кафедр, студенты, преподы… Достоевского читают. У них там это… Вторая волна эмиграции.
Коля посмотрел на коллегу, взглядом психиатра, какой осматривает тяжелобольного.
- Андрюша, - ласково сказал ветеран десятка проектов Комитета Общественной Безопасности, - что общего между Достоевским и второй волной русской эмиграции?
Андрюша снисходительно хмыкнул.
- Это же элементарно, - заявил он. – Достоевский опустил одно казино на тучу бубла. Это отрыгнулось на второй волне русской эмиграции. После Достоевского русских эмигрантов в туалеты не пускали, куда там уж до казино.
- Угу, - кивнул Коля. - Девочек больше чем мальчиков?
- Где? В туалетах? В казино?
- На филфаке, какой, святая корова туалет! – воскликнул Коля.
- А как же. Факультет невест, - усмехнулся Андрей.
- Кино кто-нибудь снимает? Пьесы пишет? На русском языке? – настойчиво спрашивал Коля. Секунду подумав, Андрей замотал головой.
- Не-ет, только траву курят, трахают их там время от времени… ну, водку ещё пьют. Но такое и раньше было, - сказал он.
- То- то же. А ты говоришь – то же самое. При Кайдашове всё по-другому было. – Коля схватил пластиковую бутылку, с сомнением посмотрел на пиво, и отдал бутылку обратно. Затянувшаяся пауза получилась минутой молчания.
- И нечего по универам шляться, работать нужно! – проорал вдруг Коля в ухо своему молодому коллеге. Удивиться Андрей не успел – в комнату медленно вошла, даже не вошла, а вплыла Тамара, нынешняя подружка полковника Николаева.
- Йоу, - произнёс Андрей (кусок тарани в одной руке, измятая пластиковая бутылка – в другой). – А где господин полковник?
Ему было не интересно, где находится полковник. Если Тамара здесь, - значит Николаев где- то рядом. Без полковника девушку с раскосыми глазами не пустили бы на территорию КОБ. Остатки пива были вылиты в безжизненный аквариум. Рыбьи потроха – завёрнуты в газету и отправлены в мусорный ящик (герметичный, не пропускающий ни света, ни запаха, ни волн русских эмиграций). Вновь устроившимся на диване в самых что ни на есть невинных позах, Коле и Андрею не осталось иного развлечения, кроме как таращиться на девушку.
- Гм… Тамара, не жарко в шляпке- то? – любезным тоном осведомился Коля.
- Вовсе нет, - в тон ему отозвалась девушка. – С чего вы взяли, что жарко?
- Да так, - Коля поёжился, почувствовав, как рубашка опять прилипла к спине. – А что ваш куратор здесь делает? Сегодня же выходной…
- Сегодня четверг, - сердито сказала Тамара. – Когда это у вас по четвергам был выходной?
Сотрудники КОБ переглянулись.
- Вот- вот, - сказал Андрей. – Это и называется – что-то не так…
- А вчера какой день недели был? – спросил Коля у девушки. Тамара наградила его соответствующим взглядом, ничего не сказала.
- Среда, ясный корень, - сказал Андрей. – А позавчера был вторник. А поза-позавчера…
На пороге вновь объявился Артур, внешним видом схожий уже не с Кевином Костнером, а с побитой собакой.
- Что, не читается вторичное творчество? – ехидно поинтересовался Андрей.
- Полковник у меня “Точку Джи” забрал, - чуть не плача пожаловался двойник голливудской звезды. Переглянувшись, Коля с Андреем заржали “как лошади”, сказал Тамара.
- Чего смеётесь? Забрал, и не отдаёт, - продолжил Артур, присаживаясь на диван. – Добрый день, Тамара Семёновна, - пессимистично поприветствовал он девушку.
- У мужиков не бывает точек джи, Артурчик. Только у баб, - пояснил ему Андрей. Тамара вспыхнула.
- Идиот. Я рассказ имел в виду, - отозвался Артур-Кевин. – Святая корова, только про пионерлагерь начал читать…
- Я вот западло сейчас сделаю, расскажу чем там всё закончилось, - подленьким тенором запел Андрей.
- Расскажи. Полковник до следующей недели точно не вернёт, – сказал Артур.
- Не вернёт, - подтвердила Тамара. – Мы уезжаем.
- Куда? – чуть ли не хором спросили сотрудники КОБ
- В отпуск.
- А это далеко? – иронично поинтересовался Андрей; обратился к Кевину:
- Короче, там всё так: пацан любил девку, а у неё – бэпэ…
- Это триппер, что ли? – не понял Артур. Андрей вздохнул.
- Бурное прошлое, сокращённо, - пояснил он. – Объявления о знакомствах читать нужно, юноша…
- Я сейчас его ударю, - сказал Артур Коле.
- А кто тебе дальше “Точку Джи” расскажет? – невинно осведомился Андрей. – Короче, и так его это бурное прошлое колбасило, что он взял, да и грохнул всех, кто её в этом прошлом трахал…
- Не всех, - возразил Коля.
- Ну, не всех, - согласился Андрей, - только самых основных. А потом и сама девка грохнулась. В церкви взорвали. Прямо на Пасху…
- А “Точка Джи” что обозначает? – спросил Артур. Андрей более чем многозначительно посмотрел на Тамару.
- Его не бурное прошлое колбасило, как вы выражаетесь, молодой человек, - сказала девушка. – Его колбасило то, что он изменить его никак не мог. И ещё то, что прошлое это никак не хотело становиться прошлым.
- Так разве бывает? Всё прошлое мертво, - сказал Коля.
- История мертва. А прошлое той девушки – всего на всего прошлое, никакая не история. – Тамара улыбнулась. – Историю на самом деле пишут историки…
- Совершенно верно, Тамара Семёновна, вы, как всегда проявили незаурядную творческую сообразительность. А вы не подскажете, кто убивал всех тех девочек в кафе?
- Конь в пальто, - пробурчал Коля, звонко хрустнув пальцами. Наступила очередь играть в гляделки Кевину с Андреем.
- Почтальон, - обронил Артур.
- Ясно, - кивнул Андрей. – Короче, опять все умерли.
- А как на самом деле всё было, знаете? – вдруг спросила Тамара.
- Знаете, девушка, ваша осведомлённость иногда пугает, - заметил Коля. – Если вы сейчас скажете, что “Точка Джи” написана вами, я не удивлюсь. И как же всё было на самом деле?
Узнать всю правду и неправду о событиях в Пролетарском районе ему не удалось: на пороге ничейной комнаты нарисовался человек в сером свитере. Коля дёрнул мускулом на щеке. За Никитой Хрущёвым хвостом тянулась слава бабника и циника, участие его в диспуте о вечных ценностях было бы крайне непродуктивным. Будто прочитав мысли универсального радиста, Никита немигая уставился на Колю.
- Там сотрудница новая. В бухгалтерии, - сообщил человек в сером свитере.
- Здесь есть бухгалтерия? – удивился Кевин.
- А ты думал “Форму-17” минобразования оплачивает? – с иронией поинтересовался Андрей. Многозначительно хрустнув суставами пальцев, Артур сказал:
- Нет, ну я его точно сегодня ударю…
- Симпатичная, - перебил его Никита. – Говорят, из сахаровского…
Договорить он не успел, отошёл в сторону, - Кевин, Коля и Андрей наперегонки бросились знакомиться с новой бухгалтершей.
- Добрый день, - поздоровался Никита с девушкой, войдя в ничейную комнату. Тамара едва заметно кивнула, смотрела на аквариум, не уделяя особого внимания человеку в сером свитере. Даже не спросила, не жарко ли ему, в шерстяном свитере, в самый разгар лета. Никиту это нисколько не смущало, таращился безнаказанно на девушку в шляпке, но почему-то не спрашивал, жарко ли ей в шляпке или нет.
- На море был, - сказал он, наконец.
- Азовское море – это не море, - нейтральным тоном отозвалась девушка.
- Это море. Я на карте смотрел, - сказал Никита.
- Карты иногда врут.
- Моя не врала, - сказал он и без труда встретил холодный взгляд красавицы Тамары.
- Твоя как раз врёт, - произнесла она после короткой, но крайне напряжённой паузы.
- А вы видели? – нахально спросил Никита. Даже руку на спинку дивана забросил. В двадцативосьмиградусную жару взгляд Тамары был способен заморозить даже солнце.
- Как там, на море? – вдруг спросила она, спокойным, почти ласковым тоном.
- Замечательно. Великолепно. Чудесно. Неописуемо…
- Достаточно, - прервала его девушка. – А откуда на море рукописи?
- Это? – Никита помахал в воздухе несколькими листами, сложенными вчетверо. – Это наш ответ Чемберлену.
- Переписываешься с Чемберленом? – осведомилась Тамара.
- Не издевайтесь. Это – продолжение “Точки Джи”.
Должна была последовать просьба немедленно ознакомиться с “чемберленовским ответом”, однако Тамара вновь увлеклась безжизненным аквариумом, больше ничего не спрашивала, чем задела Никиту за живое. Он-то считал себя обладателем того, чего у других не было, - а тут такое равнодушие!
-… ноги так себе, а с мордашкой… Святая корова, Тамара, полковник тебя по коридорам обыскался, - произнёс Андрей.
- А Никита был на море, - коварно сообщила она, многозначительно глядя на рукописи в руке серосвитерного человека. Никита напрягся, поискал глазами, куда бы заначить рукопись.
- Святая заступница, милиция троеручница, - пробормотал Коля. – Вот почему мы тут пятый месяц паримся в такой жаре! Конечно же – море! Конечно же – что-то не так! Ещё бы не так, - у них там уже октябрь заканчивается, а у нас тут август-месяц!
- Ты о чём? – не понял Кевин- Артур.
- Я, кажется, понял, - произнёс устало Андрей. – То есть вспомнил.
- Что вспомнил? – продолжал недоумевать Кевин.
- Море. У него всегда рвало крышу на морской тематике.
- Точнее – пляжно-морской тематике, - добавил Коля. – Детский смех у морской волны, и всё такое прочее… Дай сюда, - он протянул руку к Никите, не ожидая сопротивления.
- Не дам, - довольно спокойно ответил человек в сером свитере. После этого завязалась короткая, понарошная какая-то возня, в которой не участвовала одна только Тамара. В результате рукопись оказалась у Коли, а Никита, побеждённый и обиженный, сидел на полу, потирая ушибленный в борьбе локоть.
- Давай, читай, - поощрил Андрей победителя.
- Вслух? – отозвался Коля, тяжело отдуваясь после борьбы за рукопись.
- Конечно вслух! А то полковник придёт и опять всё заберёт! – поддержал коллегу Артур.
- Ну, не налегайте, - Коля распихал соратников руками. – Я не…
- Кончай понты колотить, - перебил его Кевин- Артур.
- Уговорил, - сказал Коля и развернул рукопись. На колени ему упали несколько тетрадных листков, исписанных мелким, но разборчивым почерком:
Детсадовские сказки:
Однажды в далёком Пролетарском районе родилась маленькая девочка. Её маму из роддома забирал сосед дядя Костя, так как он был на то время единственным мужчиной, который мог забрать в качестве отца маленький светлый комочек. Не имеет значения, где были тогда все мужчины из её семьи – их просто не было. Маленькие ручки, ножки и большие серые глазки увидели Пролетарский район и совсем-совсем не испугались. Хотя, впрочем, откуда скромному повествователю знать, что вообще видят и чувствуют младенцы. Некоторые знающие люди говорят, что малютки видят свет вверх- тормашками. Может быть, именно поэтому солнцеволосый ангел не испугался этого страшного района. Она даже не испугалась массы нечистой силы и нечистого батюшку в Церкви (О Церквях в Пролетарском районе читайте у писателя И. Гамнюкова в его рассказе “Точка “G””), возможно потому что её большие чёрные зрачки узрели массу других существ, которые постоянно, по мнению той же Церкви, находятся рядом с младенцами. Увидев их, девочка просто закрыла глазки и уснула, пока её крестили, в то время как другие испуганные мальчики и девочки орали от страха перед дружками дьявола…
Крещение – обряд Православной Церкви, таинство, которое совершается первым над человеческой душой. Смысл его заключается в том, что с человека смывается первородный грех, прародитель Адама и Евы, а полученная чистота даёт возможность Святому Духу, Царю Небесному посещать человеческое сердце в виде благодати.
Благодать – это любовь Бога, святой Троицы, которую человек, находясь уже в сознательном возрасте, может ощущать в своём сердце. Благодать бывает различной: это и слёзы души о своих грехах, и радость, и умное размышление о тайнах созданного мира, и любовь к ближним, и к Богу, и делание на поприще, к которому имеется дар от Бога, то есть использование своего таланта прямо. К сожалению, у взрослых людей благодать не всегда владеет сердцем. Иногда Бог оставляет человека и смотрит на него со стороны, давая ему при этом полную свободу выбора: либо Я, либо дьявол. У деток же в сердце Господь пребывает всегда. По поверьям православного люда, ребёнок, который умер сразу становится ангелом, именно потому, что дети не подвержены болезни, называющиеся грехом.
“Если не будете, как дети, не войдёте в Царство Небесное”
(Иисус Христос).
Дети возле Храма в день весенний,
Что ни миг становятся шумней.
Бог не внемлет голосам молений:
Смотрит на игру детей.
Немного позже её папа, беседуя со старцем Зосимой, узнал, что означает, когда ребёнок не плачет при Крещении.
- Как там твоя дочь? – спросил старец.
- Да, в принципе, нормально, - ответил изумленный папаша, так как до этого он ничего не говорил о ней старцу.
- Когда её крестили, она не плакала, - сказал старец, как будто припомнив событие, в котором фактически не участвовал, - это значит, что она любимая Богом, - как бы между делом закончил он…
Малышка начала расти, став обычной девочкой и необычной совсем в одно и то же время. Обычность её заключалась в том, что она была капризна, непослушна, упряма, самоуверенна.
А каким ещё расти ребёнку, если родители воспринимались ею так: мама – старшая сестра, папа – молодой друг семьи? Ребёнок до того считал себя самостоятельным, что однажды глубокой ночью, обидевшись за что- то на родителей, ушёл жить в подъезд. Необычность дала знать о себе очень рано. В садике “Рябинушка”, уютном и замечательном доме для маленьких ангелов, девочка постоянно рассказывала, постоянно (“Юлька, ты помнишь, как ты нам всем сказки и анекдоты рассказывала во время сонного часа в детском саду?” – спросила вечносмеющаяся Олька Дёмина. “Не- а, совсем не помню. Чё, правда рассказывала?” – спросила удивлённая девушка- подросток. “Ну, конечно! Девчонки, прикиньте, она нам сказки выкладывала, а мы как дураки сидели! А один раз заходит в спальню после обеда, а мы лежим тихонечько, так как нянечка в углу сидит и за нами следит. А Юлька её не увидела и говорит таким приказным тоном: “Эй! Вы почему не беситесь? Давайте, подушками кидаться!” А нянечка ей: “Я тебе сейчас тапочком по попе как дам!”…).
Девочка вне садика гуляла в своём дворе; гоняла сначала на “Гномике- 4”, а потом на “Зайчике- 3”, играла в куклы, больничку – ну, в общем занималась обычными повседневными делами маленьких девочек. Хотя её мама и одевала её моднее всех, девочка всегда была грязная, как мальчишки, с разбитыми коленками и локтями, запутанными длинными волосами, истоптанными ботиночками или тапочками, без одного переднего зуба во рту.
Когда девочка пошла в школу, её жизнь немного изменилась. Весь первый и второй классы она любила мальчика Серёжу первой глубокой (насколько может быть глубокой любовь в этом возрасте?) любовью, причём взаимно. Они не целовались, не держались за ручки, а просто гуляли во дворе: он с другом, она с подружкой, но все вместе. Как девочка определила, что она любила этого мальчика? Очень просто. По этому признаку она определяла все остальные свои чувства. Нужно было просто проснуться солнечным утром внезапно, как будто кто- то невидимый разбудил тебя, почувствовать в сердце странное радостное чувство в сердце, а мозг обязательно вспомнит образ любимого мальчика, и сказать самой себе: “Я его люблю”. В свободное же от учёбы и любви время девочка занималась рисованием, лепкой из пластилина, вязанием, но всё это получалось у неё, как и у других обычных девочек. Однако иногда девочка занималась совсем необычным делом для 7- 8 лет: она писала стихи. Стихотворения эти были про природу, про птичек, про цветочки. Одно стихотворение было даже признано гениальным самой поэтессой. К сожалению, все эти произведения были уничтожены писательницей, когда она стала взрослее. А этот ужасный момент постиг влюблённого ребёнка между вторым и третьим классами, когда её единственную любовь перевели в другой класс! О, это был наитрагический момент за последние восемь лет земной жизни девочки! Она поднималась на шестой этаж и горько рыдала: всё, больше не будет больших карих глаз рядом, больше незачем ходить в школу, а тем более учиться! Да, до этого девочка была отличницей, а стала хорошисткой.
Опущу дальнейшее подробное существование, так как в жизни девочки стало больше грязи появляться, взрослая жизнь постепенно влезала в её маленькую невинную душу. Наша задача показать необычность ребёнка из Пролетарского района.
(О всей грязи и говне читайте у писателя И. Гомнюкова в его рассказе “Точка “G””).
Работа Юлии М., студентки третьего курса факультета филологии
донецкого государственного университета.
- … Он школьницу, что ли трахал? – спросил Андрей, особенно усердно дышавший в спину Коли.
- Студентка вроде, - заметил Коля. – Третьего курса. Факультета филологии.
- А по почерку вроде школьница, - сказал Андрей. – Тамара, если ты мне и дальше будешь вот так в шею дышать, я не выдержу…
- Полковник через стену сидит. – предостерёг Коля. - Тут ещё стихи, - он развернул следующую страницу.
Я забыла билет в троллейбусе,
Я не помню твои глаза,
И разгадывать твои ребусы,
Мне уже больше нельзя.
Облака так свинцово- пурпурные
Мне напомнят смысл твоих фраз
Между нами тропа солнце-лунная
Между нами по-прежнему ад.
Девочка из Пролетарского района
Родилась забытой, глупой и немой
Зря я слёзы лью над нею:
Её автор точно же такой.
Пусть не третий сорт он, и я не первый,
Далеко совсем он не второй
Он не гениален, он талантлив
И всего лишь на всего шестой!
Чёрный перец, белая соль,
Жёлтая дыня.
Ты – моя шестая любовь.
Я – твоя вторая в помине.
Всё прочитали “Точку G”
Всё плакали, потом забыли
И не осталось места мне… (неразборчиво)
Вот правда вся,
Возьмите! Вы её хотели!
Мне всё кажется,
Зима на улице,
Мне всё кажется,
Не будет тепла.
Мне всё кажется,
Мы целуемся,
Сколько будет казаться!
Забыть пора!
Во мне убили ребёнка, простите…
Я хотела его оставить в живых.
Свою гордость и злость не томите:
Второй ребёнок к дерьму привык!
Два звонка в пустую квартиру,
Два выстрела в сердце – летальный исход,
Ты такую создал картинку,
Что моя кровь её не сотрёт!
Я её не люблю так, поверь,
Но готова просить прощенья,
Словно дикий, но добрый зверь
Не желает мгновенья:
Когда станет злым и тупым,
Будет выть на Луну, заглушая птиц пенья
А с Солнцем другим
С мыслью в сердце: просить прощенья.
Господь меня жестоко наказал:
Дал мне вторую половину;
Потом вдруг взял и отобрал:
Ножом пребольно в спину, в спину, в спину…
О, мой зеленоглазый король,
Как жесток и красив ты одновременно.
Кровь. Что моя кровь?
Зеленеет она постепенно.
- Слышишь, - Андрей выразительно шмыгнул носом, - если в универе бабы пишут, как школьницы, как, интересно школьницы пишут?
- А ты уже питаешь слабость к школьницам, Андрюша? – сладко пропела Тамара.
- Меня сейчас одно занимает: когда кончится жара, - признался самый молодой сотрудник КОБ.
- Тут дальше – страниц сорок… Правда, напечатанных, - сообщил Коля.
- Ну, читай уже, не томи душу, - поторопил его Кевин. – Полковник придёт, и всё заберёт, - и рукописи и Тамару.
- Блин, жалко пива не осталось, - пробормотал Андрей.
- Конечно же, вы когда-нибудь это видели, - сказал Коля.
- Ни фига мы видели. Ни пива, ни рыбы, - немедленно отозвался самый молодой сотрудник Комитета Общественной Безопасности.
- Я читаю или нет? – раздражённо спросил Коля. Он обвёл глазами всех собравшихся в ничейной комнате…
Конечно же, вы когда-нибудь это видели. Или даже живёте в подобном месте, не замечая окружающей действительности. Если нет - достаточно сесть в маршрутку или в тот уникальный трамвайный вагон, который следует в отдалённый район большого города – вашего города.
Конечно же, я должен был написать это. По нескольким причинам. Во-первых, сколько бы я не клялся под чёрным дубом не писать ничего больше о пролетарских районах, - всё без толку. До конца я с ними так и не разобрался. Сейчас трудно доказать, но Пролетарка появилась в моём мире намного раньше Принцессы. Относительно широкому кругу моих читателей известен рассказ “Рисование”, где главный персонаж, - девочка, живущая в таком районе. Незаконченной остаётся повесть “Станция”; я вот сейчас коротко перескажу её содержания: мальчик из приличной семьи встречается с девочкой из Пролетарского района, - это ли не макет рассказа “ТД”? И всё это создавалось в холодном феврале-месяце, когда Принцессы не было даже на краю горизонта моего мира.
Вторая причина, - это свойство человеческой памяти. Чем чаще обращаю назад свой взор в недавнее прошлое, тем увереннее превращается оно в серое облако неопределённости. Ситуацию не меняют даже регулярные появления её высочества, Принцессы Пролетарского района. Возможно, всё так оттого, что в течении четырёх или пяти месяцев моего союза с Принцессой не было знаменательных моментов (на ум приходят только лишь концерт Zемифры в нашем городе, и посёлок Мелекино, что на побережье Азовского моря). Возможно, тот срок, что провёл я рядом с нею, вышел слишком коротким. Пока облако воспоминаний не испарилось полностью, приходится ловить момент, чтобы изложить достаточно достоверную и интересную историю создания рассказа “ТД”. В интересности я нисколько не сомневаюсь, это всегда интересно – кто, с кем и как трахался. Достоверность всех событий, упоминаемых в данном труде, любой может поставить под сомнение, я не возражаю, - ставьте себе на здоровье.
Третья причина, - это приближение моего дня рождения. Мне стукнет двадцать семь лет. Событие это неизбежно, и произойдёт оно уже без Принцессы. Мне даже не нужно ни за что извиняться: вряд ли порядочная и уважающая себя девушка останется с парнем, написавшим о ней такое. Так что извинения по поводу моего дня рождения будут излишними. Это совсем не то, в чём сейчас нуждается Принцесса.
Сколько не брался за написание этого текста, в различных формах (был даже проект очередной курсовой работы под авторством Евгения Ширяева, написавшего в своё время “Теорию Гениальности”), а на память приходит ситуация, сложившаяся вокруг повести Набокова “Машенька”. Автор написал саму повесть, после – автобиографию, но и там и там хорошенько замаскировал имя девушки, послужившей прототипом для Машеньки. Усилия Набокова оказались тщетными, исследователи без труда раскопали и имя, и фамилию, и чуть ли не предъявили публике реестр деревьев, под которыми происходили свидания будущего классика с его возлюбленной. Что ж, я не намереваюсь оставлять исследователей без хлеба, и потому в дальнейшем так и буду называть её – Принцесса.
Прежде чем перейти к сей особе, напишу о том, как появился рассказ “ТД” как таковой. Года три или четыре назад, когда был я студентом, и церковное пение было основным источником дохода едва ли не для всех студентов хоровой кафедры, религия была для нас всего лишь ещё одним предметом, вроде “гармонии” или “истории зарубежной музыки”. Всерьёз веру и Библию воспринимали как раз сектанты, а не певчие православных церквей. В качестве именно верующего в церкви я оказался совсем уж кощунственно: был хороший повод напиться первокурсником, да так, что старшие курсы офигели от нашего пьяного поведения, но отвязаться, соответственно своему старшекурсному положению, не смогли, потому что, парень крестился, свято дело, как тут отвяжешься? Если вспомнить первоначальное меркантильное предназначение церкви для студентов-хоровиков, станет ясно, что в храм я попал, вот как ребёнок входит в театр кукол с чёрного хода, и к своему невероятному разочарованию узнаёт, что действо на сцене – большой обман, сплошное враньё, однако до конца детское сознание противится этому, слишком уж всё ярко и убедительно снаружи, потому ребёнок этот и продолжает посещать театр. Впереди всех таинств православной церкви я увидел пьяные поповские столы, освящение бандитских джипов и бандитские же свадьбы, на которых, кстати, пел, прибыльное было дело, что и говорить. Оборотная сторона православной медали не привела меня в восторг, но с лицевой стороны было время, подтверждающее правильность именно этой веры, масса убедительных визуальных объектов в самом храме, и, разумеется, Книга.
До сегодняшнего дня я так и не удосужился прочесть Библию от начала и до конца, зато в порыве юношеского максимализма изложил однажды своим языком целую главу из Книги в одной из своих повестей. Меня смущало разнообразие трактовок Книги, какое привело к появлению того оглушительного количества церквей и сект, какие имеются на сегодняшний день. Поэтому Библия для меня – скорее символ, чем книга. На неё можно смотреть, говорить о ней (при чём понятия не имея, что написано внутри, благо вокруг столько комментаторов и владельцев мнений), цитировать и дарить на дни рождения. Но прочесть, - это вряд ли. Возможно – позже.
Противоречия эти колебали меня всё в той же максималистичной юности. Не помню обстоятельств появления рассказов в то время, но однажды я сел и написал “Праздник, После Которого Дымится Асфальт”. В тексте с таким многообещающим названием были ключевые элементы “Точки Джи”, там, где речь идёт о религии, вере, Библии и церкви: приобретение Книги у бомжей под ментовскик пулями, сероводородный взрыв и “православие” как синоним “преступностью”, - и так далее, и тому подобное. Таким я видел будущее, не только православной церкви, - будущее вообще. Из другого рассказа, “Метро”, в “Точку Джи” перебрался мебельный бухгалтер Егор Михайлович. Точно также из “Праздника…” перебралось это самое будущее. Помню, придумал “эффектную”, как мне казалось, деталь, дабы подчеркнуть трогательность главной героини рассказа: вместо пластиковой пробки девушка затыкала сток ванны мочалкой, а после не могла её высунуть и звала своего любимого мальчика, чтобы тот ей помог. Финал, впрочем, был совсем не трогательным, реализацию финала можно найти уже в другом рассказе, - “Точка Джи”.
Сейчас у меня есть пишущая машинка, а на работе – ПК, тогда же я писал всё от руки. Несмотря на мануальные усилия при написании “Праздника…”, рассказ я уничтожил, не особо о том сожалея, до того слабым он мне показался. Герострат хренов. Рукописи не горят. С появлением в моей жизни Принцессы, из пламени ко мне вышла и девушка, испытывающая страх к стокам в ванной, и её любимый мальчик; вместе с ними вышла ещё целая обойма персонажей, о существовании которых я даже не подозревал во времена своей максималистичной юности. Это была бомба с замедленным механизмом. Это было предвидением художника, причём художником-предсказателем оказался я сам. Это было чёрное дно безысходности с одним-единственным возможным выходом: рассказом “Точка Джи”. Я вышел. А там, позади, осталось пятьдесят тысяч человек, жаждущих моей крови, потому что я “написал только плохое”, хорошее оставив вне своего внимания. Церковь – это хорошее. Всё оправдывающая и всепрощающая церковь. Абзац.
Подобные территории есть в каждом крупном областном центре. Регион наш – один из самых густонаселённых в стране. Когда-то на месте микрорайона “Текстильщик” был частный сектор, - не уверен, но, кажется, именно его жители и составили костяк теперешнего густонаселённого микрорайона. Проблема перемены частного дома на квартиру в многоэтажном доме раскрыта в художественном фильме “Белые Росы”, однако там совершенно обойдён вниманием другой фактор: чрезмерная насыщенность населения на относительно небольшом участке земли чревата многими негативными последствиями. Например – “Точка Джи”.
На постоянном местожительстве в микрорайоне “Текстильщик” я оказался сравнительно давно, - года три или четыре назад, - однако не следует делать поспешных выводов и думать, что мне немедленно открылся мир грязи и порока в том виде, какой можно отыскать на страницах “ТД”. Спальный район – это спальный район, производное от слова “спать”. Никаких других действий данный район не подразумевает. Потому что, как только начинаешь делать что-то больше чем “спать”, - начинается рассказ “ТД”. Истинная сущность “Текстиля” раскрылась мне всего полгода назад, когда развёлся с женой и, обладая массой свободного времени, решил поискать приключений ввиду отсутствия семейной жизни, - когда я познакомился с Принцессой.
Событие это неразрывно связано с православной церковью, поэтому я сразу же разберусь с тамошними персонажами, чтобы после они мне больше не докучали. Выше уже было сказано о видах заработка, какие могут позволить себе студенты хоровой кафедры. Привычка свыше нам дана, - церковь я не оставил и после получения диплома о высшем музыкальном образовании. К тому же в церкви хористам платят деньги. Переменив так три или четыре храма в нашем городе, я остановил свой выбор на ближайшем к месту своего обитания, - то есть в микрорайоне “Текстильщик”. На момент моего появления там, всё выглядело просто замечательно: работа, пусть не основная, а сопутствующая, под самым домом, терпимый коллектив, лояльный настоятель… Впрочем, сейчас вот вспомнил, как долго не мог с ним договориться о гонораре за мои вокальные старания. Дело не в этом. Помимо самих хористов, на нашем балконе постоянно присутствовали личности, имеющие к хоровому пению весьма косвенное отношение: какие-то чтицы и чтецы, просто одинокие матери и так далее. Завсегдатаям православных храмов подобное общество должно быть известно, практически в каждом храме есть правый и левый хоры. Наш отличался только лишь тем, что был единственным, то есть и правым, и левым, и центральным, и фланговым, и всех мы готовы были приютить, обогреть, утешить, понять и принять, - и вот так у нас появилась черноокая барышня Оленька.
Энергии ей было не занимать. Окончив школу, Оленька тут же принялась осваивать просторы рынка микрорайона “Текстильщик”. Рынок этот в нашем городе считается самым дешёвым, - во всех смыслах этого слова. Качественной продукции вы там не найдёте, как не найдёте и дорогого товара. Надо отметить, что Оленька весьма преуспела на рыночном поприще. У нас на хоровом балконе она оказалась сначала, как просто добросердечная прихожанка, немного позже научилась читать православные тексты и стала чтицей. Я тут так много отвёл ей места потому, что помимо рыночной и церковной деятельности, Оленька менее успешно справлялась с обязанностями сводницы. Незамужних девушек и женщин в православном храме обычно, - как перхоти на голове больного псориазом, так что Оленьке было чем заняться. Надо ли говорить о том, что после развода я автоматически попал в список её клиентов?
Возиться со мной в качестве кандидата в мужья – затея почти безнадёжная. Более охотно Оленька работала с нашими барышнями; успешно или нет – дело десятое. Кажется, внимания она особо на мне не заостряла ещё и потому, что до конца не верила в мой разрыв с женой, - и в итоге оказалась права: вот уже два месяца как я вернулся в лоно семьи. Результат этот, пусть непредсказуемый и неожиданный, особенно для жителей микрорайона “Текстильщик”, наталкивает на один неприятный для меня вывод: Принцессу я просто поматросил и бросил, отмазавшись довольно оригинально, написав известный всему микрорайону рассказ. Что же, воспринимайте случившееся как хотите, я даже не буду приводить аргументы в своё оправдание, просто потому что устал от этого занятия. Такое “матросиво” я не пожелаю даже своему врагу.
Базовыми, что ли, событиями в своей своднической деятельности для Оленьки были массовые празднества или выражаясь на текстильном сленге – пьянки. Праздников, слава Богу, в календаре хватает, как народных, так и православных. Остановимся на второй разновидности, поскольку, как не напрягаю память относительно мая 2002 года, отлично помню, что в гражданские майские знаменательные даты (первое и девятое мая, в частности) ходил суше листа, между тем все остальные праздники, что называется, не просыхал. Как мне потом объяснили, создание ячейки общества в данных условиях в микрорайоне “Текстильщик” вполне обычное дело, - значит я не совсем обычный для тех мест, потому что обстоятельства, при которых случилось моё знакомство с Принцессой теперь выглядят для меня скверной почвой для построения семьи.
Дело было так. На очередной пьянке, от всех остальных отличавшейся лишь тем, что состоялась она на лоне природы и называлась “пикник”, я опять напился до беспамятства. Церковное общество, в сопровождении которого происходила упомянутая акция, к тому времени уже успело привыкнуть к моим пьяным выходкам, и некому было попустить меня, некому было остановить. Другой вопрос, - почему никто не остановил Принцессу, пребывавшую в более трезвом состоянии. Ведь там были старшие её подруги, и даже родной её отец. Насчёт подруг не знаю, но вот папенька Принцессы по внешнему состоянию мало чем отличался от меня, можно заметить, что в некоторой степени мне безумно повезло. Ещё раз экспромтом прогнав случившееся после, вплоть до сегодняшнего дня, возьму “повезло” в кавычки.
Помню, день был замечательный, я успел довести практически всех до белого каления, включая регентшу нашего церковного хора, милую рыжеволосую красавицу Наталью. По моей же вине она оставила в лесополосе, где происходил “пикник”, пару пёстрых цветных резинок для волос и немного собственного терпения. Не знаю, какими усилиями она мне всё это простила, зацикливаюсь на ней я совсем не напрасно, - хочу показать, насколько низко пал я тогда в глазах жителей микрорайона “Текстильщик”. То, что падения в действительности никакого не состоялось, я узнал совсем недавно.
Не только Рыжая потеряла терпение относительно меня, - всем вдруг стало на меня наплевать, за исключением, разумеется, Принцессы. В дальнейшем выяснилось, что на “пикнике” она оказалась совершенно случайно, в самый последний момент выхваченная своим отцом из привычного ей жизненного круговорота, и в лесополосу отправилась из-за другой совершенно личности, то ли гинеколога, то ли стоматолога, то ли хирурга, я уже не помню представителей сильной половины человечества на том мероприятии. Сам факт присутствия представителей медицины на “пикнике” ставит под сомнение третьесортность жителей “Текстильщика”, о которой так много написано в “ТД”. Медики, обычно, являются частью прогрессивной интеллигенции, и всё такое прочее; замечу на это, что в подобных местах больницы также встречаются, равно как и существуют на свете третьесортные, ни на что ни годные доктора. Указывать на какие-то неточности можно лишь в том плане, что их оказалось так много в одном месте, в одно время.
Собрался здесь написать “добрая русоволосая девочка вытащила из болота самовлюблённого сноба, считающего себя писателем”, и тут же задумался: по всем параметрам Принцесса в рассказе “ТД” не выглядит положительным персонажем, она вообще там никем не выглядит, а я вот тут намереваюсь упомянуть доброту… У меня нет никакого сомнения в том, что Принцесса вытащила меня из болота (в котором, кстати, остался мой кроссовок, и путь к цивилизации я проделал босым на одну ногу), и связалась со мной из-за своей доброты. Вряд ли она положила на меня глаз, как на постоянного спутника жизни. Она слишком молода, чтобы думать о замужестве, и подобные мысли ей могли прийти в голову только с подачи старших подруг. Однако для той же Оленьки Принцесса не приходилась объектом уже подготовленным для вступления в брак, по причине молодости объекта.
Принцесса действительно чрезмерно добра, это качество в ней я считаю едва ли не доминирующим фактором. Однако доброта, которую можно использовать, принимает другие оттенки. Та доброта, что есть у её высочества и сделала её Принцессой, персонажем рассказа “ТД”, бывшей любовницей наркомана, кидалы и мента-педофила, а сейчас – покинутой любимым мальчиком, которому стукнет скоро целых двадцать семь лет, и который по-прежнему считает себя писателем.
В тот памятный майский день она, прекрасно зная обстоятельства моей неудачной семейной жизни, тащила меня залитого до самых синих глубин, домой к Оленьке (квартира, которую я снимал, до поры до времени была занята моей бывшей женой). По пути Принцесса доблестно терпела мои номера, демонстрируемые для отдельных представителей того социального слоя, что преобладает на посёлке, и кое-как затащила меня в подъезд. Поездка в лифте тогда выглядела для меня подвигом, однако на первом этаже случилось непредвиденное происшествие, послужившее толчком, сигналом, опорой, импульсом, коротким замыканием, - выбирайте сами, - после чего мне просто ничего не оставалось делать, кроме как воспринимать Принцессу девушкой, которую я искал всю свою жизнь. Мы начали целоваться. Мне нравится целоваться с красивым девушками, ничего не могу с собой поделать. Тем же вечером, немного придя в себя, я намеревался разбавить поцелуи целомудренным общением, однако мне было отказано всё теми же невыносимыми участниками “пикника” (папенька Принцессы уже находился в синем ауте и не мог повлиять на ситуацию). Чёрт с ними, сказал я себе, всё равно смогу встретить её завтра.
Как бы не так.
И поныне я не понимаю поведения церковного общества, когда они упорно молчали и скрывали от меня Принцессу целую неделю. О ту пору я уже обзавёлся весьма нелестными для себя эпитетами, и, очевидно, с их точки зрения был недостоин руки Принцессы. Оленька упорно отказывала мне в информации, упоминая девственность её высочества, и мою скорую гибель в случае нарушения этой девственности. Я верил ей на слово. Я им всем верил на слово, и потому сейчас чувствую себя обманутым, поскольку невинности там не было и в помине, скорее, наоборот. Теперь же вспоминаю ряд других особ женского пола, которых Оленька торжественно именовала “девственницами”. Насколько я понял, для черноокой сводницы “девственница” приходится синонимом словосочетания “хорошая подруга”. Таким образом, невинных барышень, с точки зрения Оленьки, при её общительной специальности, по Текстилю ходит немало.
Не знаю, на что надеялось окружение её высочества, утаивая от меня Принцессу. Скорее всего, ни на что, просто набивали девочке цену. Что ж, в итоге у них это получилось, не знаю только, как они намеревались скрывать позорные пятна легендарного прошлого её высочества в дальнейшем. Возможно, они не подозревали о существовании этих самых пятен, ведь они люди совершенно другого поколения, хоть и были и подругами, и друзьями, и родственниками её высочества, но близкими людьми Принцессе они не приходились. Тот же папенька Принцессы в день совершеннолетия её высочества торжественно вручил дочке церковную брошюру, раскрывающую отношение православия к девственности, не подозревая об отсутствии последней. Он опоздал на несколько лет. И торжественное брошюрное вручение вышло хорошей шуткой для окружения Принцессы. Помнится, я тоже долго смеялся. Так долго, что не заметил, как заблевал унитаз в своей квартире.
Позже, когда география микрорайона раскрылась для меня целиком и полностью, я узнал, что, для того чтобы отыскать Принцессу, достаточно было высидеть длительное время на остановке, откуда отправлялись маршрутки в центр города, или же взамен остановки провести несколько томительных часов на крыльце филологического факультета местного университета. Что я и сделал. То была не моя неделя. Всё равно, она пришла в субботу в церковь, на вечернюю службу, - как приходила до этого в течении двух лет, чередуя молитвы с другими развлечениями, которые в обилии предоставляет микрорайон “Текстильщик”. Не помню, о чём мы говорили в тот долгожданный день. Если пельмени и слушали Zемфиру у меня дома. Опять целовались. Вот так всё и началось.
